ряд подробных отчетов по целесообразности строительства новых АЭС на территории Украины. Академия была теснейшим образом связана с киевскими чиновниками и оказывала огромное влияние на украинскую политику в области энергетики как раз тогда, когда Украина начала движение к независимости. Так что и АН УССР, и ЦК украинской компартии в унисон винили министерских чиновников в неспособности гарантировать безопасность на электростанциях[507]. Уже зимой 1987 года в академии заявляли, что экономические преимущества атомной энергетики в сравнении с тепловой не перевешивают потенциальных рисков[508].

В декабре 1988 года академия наук представила ЦК украинской компартии экспертное заключение к советскому плану по наращиванию атомных мощностей республики до 2005 года. Неудивительно, что академия план не одобрила. Изменение уровня воды в Днепре уже негативно сказывалось как на рыбопродуктивности реки, так и на ее экологии. В качестве альтернативы предлагалось переосмыслить всю экономическую базу «прошлых лет» и сосредоточить усилия на создании «высокотехнологичной, низкоэнергетической и экологически чистой» промышленности, как это сделали в США, Японии и ФРГ за последние несколько десятилетий[509]. Подобные замечания служили прелюдией к более важным положениям касательно того, что атомные электростанции были построены с несоблюдением установленных в Советском Союзе стандартов. Подобно тому как хельсинкские активисты семидесятых требовали от советского правительства соблюдать собственную конституцию, ученые, авторству которых принадлежало заключение, придерживаясь советских стандартов по размещению атомных электростанций, просто приводили примеры, в которых означенные стандарты были проигнорированы: так, Ровенская АЭС была построена в зоне активных карстовых процессов (в результате которых горная порода растворяется и образуются пустоты)[510]; Запорожская АЭС была расположена чересчур близко к населенному пункту; а Крымская АЭС строилась в санаторной зоне, не только имевшей всесоюзное значение, но также и тектонически активной. Отсюда следовало, что далее продолжать строительные работы было попросту «бессмысленно». Под конец указывалось, что многочисленные просчеты далекого московского Минатомэнерго при выборе места строительства отрицательно сказывались на местном населении[511].

Вскоре местные обкомы и ЦК в Киеве также признали ухудшение экологической ситуации[512]. В 1989 году ЦК компартии Украины обратился в московский ЦК, заявляя поддержку ученым и общественности[513]. Украинская сторона понимала все преимущества мощных энергетических предприятий, но указывала на многочисленные несоблюдения мер безопасности, невысокое качество оборудования, перебои в работе РБМК[514] и радиационное загрязнение территории свалок отходов[515]. Словом, пока Минатомэнерго не сумеет решить вышеописанные моменты, ситуация останется весьма тревожной. А потому в ЦК не видели смысла в дальнейшем обсуждении вопроса об увеличении мощностей уже работающих станций и пришли к «однозначному» решению о «перепрофилировании» Крымской АЭС[516].

Такой вот длинной цепочкой причин и следствий протестующие девушки с фотографии связаны с местной прессой, республиканской академией наук и даже ЦК компартии Украины. В результате горбачевской гласности общественное мнение сделалось гораздо более мощной силой, чем в 1966 году, и фактически вынудило правительство остановить строительство Крымской АЭС – тогда как бульдозеры в старом городе Ташкента оно в свое время остановить не сумело. Вместе с тем общественное мнение было тесно связано с государственными структурами. Протесты зачастую были направлены против конкретных аспектов в деятельности государства, но не против государства как такового. На тот момент с украинской точки зрения главным злодеем выступало Минатомэнерго. Члены крымского обкома партии негласно поддерживали протестующих, а ЦК вторил четырем местным девушкам, пикетирующим АЭС с лозунгами, под которыми его члены вполне могли бы подписаться. Водораздел между государством и обществом не проявлялся даже в самый разгар кризиса.

С учетом бедственной ситуации на севере Украины столь пристальное внимание к крымским активистам может показаться отвлекающим маневром. Крымчане, протестующие на демонстрациях и в одиночных пикетах, могли не переживать о распространении радиации или загрязнении продуктов питания. Ведь несмотря на рекордные сроки, с которыми советским инженерам удалось возвести вокруг взорвавшегося реактора саркофаг, жителям тридцатикилометровой зоны и прилегающих территорий все так же приходилось сталкиваться с высоким уровнем радиации, с эвакуационными мероприятиями и в целом – с советским правительством, настаивавшим на продолжении энергодобычи в Чернобыле, что означало, соответственно, организацию проживания работников АЭС, ответственных за эксплуатацию трех действующих реакторов.

Теперь благодаря обращению к крымским протестам мы можем рассматривать Чернобыль в более широкой перспективе и перейти к катастрофическим последствиям взрыва на АЭС, чтобы определить, в каких случаях принимавшиеся меры обладали характерными чертами, восходящими ко временам Ташкента, а когда возникали принципиально новые ситуации, вызванные перестройкой. Все сопутствующее чернобыльской трагедии вызывало бурную добровольческую и благотворительную деятельность, от эвакуации детей в пионерлагеря до стройбригад из союзных республик, прибывавших строить новый рабочий поселок (к пущему негодованию местных чиновников); в этой деятельности принимали участие как отдельные граждане, так и недавно созданные общественные организации, тогда как государство было вынуждено постоянно корректировать свою позицию в отношении к гражданам, защиту интересов которых оно декларативно осуществляло.

После ташкентского землетрясения брежневское правительство с помпой заявляло об отправке детей в подмосковные и черноморские пионерлагеря, а в некоторых республиках даже отдельно старались помочь ташкентским детям оправиться от пережитого ужаса. После чернобыльской аварии осуществлялись те же мероприятия, поскольку детей необходимо было эвакуировать из потенциально пораженных радиацией населенных пунктов. Тысячи и тысячи детей были отправлены в пионерские лагеря, где свежий ветерок играл в кронах деревьев, не пораженных смертельной радиацией[517]. Несмотря на явное сходство с Ташкентом, два аспекта в мерах, принимавшихся в результате чернобыльских событий, указывают на сдвиг в принятой стратегии действий. Во-первых, эвакуация ташкентских детей была представлена в новостях как свершившийся факт ввиду уже принятого решения об их отправке на Черное море. После Чернобыля эвакуация детей широко обсуждалась, и многие от нее отказывались. В мае 1986 года Туркменская ССР предложила внести свою «посильную лепту» в виде размещения ста двадцати детей в пионерлагере под Ашхабадом; нет никаких указаний на то, чтобы это предложение было принято[518]. Месяц спустя Совет по туризму и экскурсиям Узбекской ССР выступил с еще более скромным предложением: организовать пятнадцатидневную поездку в Ташкент для тридцати ребят старшего возраста. Украинцы вежливо поблагодарили узбекских коллег за столь щедрое предложение, отметив, что они пока справляются, но «в случае необходимости» вернутся к этому варианту[519]. Украине действительно в данном случае не требовалось особой помощи со стороны, поскольку в ее распоряжении был весь Крымский полуостров; так что большую часть чернобыльских детей просто переправили на другой конец Украинской республики.

Изначально эвакуация детей была призвана подчеркнуть дружбу народов. Но если в 1986 году украинцы отказались дружить со среднеазиатскими республиками, то к 1990-му они и вовсе стали искать друзей за границей,