Во время записей альбома Hangman мы использовали новые восьмидорожечные магнитофоны, так что возможность применения наложений удвоилась. Робину нравилось добавлять тонкий и очень высокий голосок Ликорис в определенные места фонограммы; она также доказала свою полезность, отбивая ритм на тамбурине и на пальчиковых тарелках. Робин начал вполголоса говорить о возможности включения этих украшений и в концертные выступления.

Во время одной из редких поездок в Лондон без Ликорис Робин заявился в мою квартиру вместе с девушкой, с которой ребята случайно познакомились после концерта в Йоркском университете. Посреди ночи она выбралась из спального мешка Робина «Я поняла, что ошиблась постелью», — заползла в мешок к Майку и осталась с ним на следующие три года Роуз Симпсон была (да и сейчас остается) настолько же живой, жизнерадостной и дружелюбной, насколько Ликорис — замкнутой и скрытной. Ее смех был таким же искренним, как у Майка, и находиться рядом с этой парой было одним удовольствием. Роуз отличалась от остальной троицы еще и тем, что не была шотландского происхождения. Мы сразу же понравились друг другу, и я стал полагаться на нее, когда нужно было внести ясность в дискуссии, происходившие в мое отсутствие. Роуз и Ликорис были как кошка с собакой, живущие в одном доме: они не обращали друг на друга внимания, разве что иногда раздавалось шипение или рычание. В тот день, когда Робин предложил ввести Ликорис в состав группы, Майк вышел и купил для Роуз бас-гитару. «Учись на ней играть, — сказал он. — Ты теперь тоже в группе».

Одним из наиболее примечательных проявлений силы воли, которые я когда-либо видел, было превращение Роуз в басистку ISB. У нее не было врожденного чувства ритма или музыкальных способностей, пела она глухим голосом и фальшивила. Ликорис была гораздо более музыкальной, но для нее научиться играть на басу было так же невозможно, как слетать на Луну. Майк придумывал басовые партии, а Роуз, крепко закусив нижнюю губу, их разучивала. Она запоминала не просто ноты, но также и фразировку и то чувство, с которым нужно было играть. Впоследствии, когда Майк записывал сольный альбом, в студию пришел Стив Уинвуд, чтобы сыграть партию органа в одной из песен. Он в изумлении смотрел, как в то время, когда приглашенные музыканты репетируют песню, Роуз раз за разом играет необычную и мудреную басовую партию идеальным образом. На следующий день Стив позвонил мне с просьбой о том, чтобы она сыграла на записи его собственного трека; зная, что никогда с этим не справится, Роуз попросила меня сказать ему, что занята.

На сцене Ликорис представала загадочной фигурой, добиваясь при этом максимального эффекта. Она переключалась с одного ударного инструмента на другой и пела какие-то потусторонние, но производящие впечатление вокальные гармонии. Роуз же просто широко улыбалась и сияла от радости, и публика ее обожала. Выступления теперь отличала атмосфера семейной встречи. Однако с точки зрения музыки это было начало периода упадка. Ликси и Роуз, по сути, лишь воплощали в себе продолжение волевых устремлений двух необычайно одаренных людей. Первому альбому, в записи которого девушки принимали полноценное участие, Wee Tam & the Big Huge, не хватало захватывающей живости ранних пластинок. Жаль, что первое продолжительное турне по США прошло уже с девушками: американская публика за пределами Ньюпорта не получила возможности увидеть дуэт в его лучшем, концентрированном виде.

Вскоре после того, как Ликорис и Роуз присоединились к группе, я сопровождал ее на гастролях по Швеции. Заключительный концерт состоялся в Лунде, университетском городе недалеко от южной оконечности страны. На следующее утро мы сели в трамвай, идущий из Мальме в направлении берега, и доехали до конца маршрута Мы вышли из вагона прямо перед громадной старинной деревянной гостиницей, расположенной на мысу, обращенном на юг, в сторону Восточной Германии. Когда-то это было модным местом, куда стремились туристы, но сейчас здание было пугающе пустым, за исключением двух комнат на четвертом этаже, где новый владелец Махариши Махеш Йоги остановился с одним из своих помощников. Теперь, когда весь мир «устремлялся ввысь», Робин и Майк замышляли следующий шаг в своем духовном развитии. Мы пятеро собрались вокруг кровати, на которой восседал крошечный гуру, одетый в белый дхоти[176], казавшийся продолжением простыней. Майк и Робин посещали лекции Кришнамурти[177], изучали индуизм и буддизм и горели желанием поговорить о медитации. Однако Йоги не выказывал интереса к восточной философии: медитация, сказал он, имеет ценность только тогда, когда мантра дается лично им либо кем-нибудь из его последователей. А это означало вступление в его организацию и уплату членских взносов.

В тот день они покидали гостиницу утратившими всякие иллюзии. Но несмотря на это, через несколько месяцев оказались готовы вступить в организацию, гораздо более напоминавшую коммерческое предприятие и формализованную. Я до сих пор недоумеваю, как такое было возможно. А Махариши не пришлось лить слез из-за того, что он не смог обратить в свою веру The Incredible String Band. Несколько месяцев спустя после нашей встречи он приветствовал The Beatles в своем ашраме в Индии.

Популярность группы продолжала возрастать, и ритуалы, присущие концертам ISB, соблюдались на каждом выступлении: длинноволосые девушки в платьях «в цветы», молодые люди в бархате или пышных восточных нарядах, аромат благовоний, самодельные подарки, разложенные вдоль авансцены. Публика знала песни группы и подпевала знакомые припевы, такие как в «You Get Brighter Every Day» (хотя, к чести Майка и Робина, они никогда не призывали публику это делать). Пара утратила часть своей непосредственности, присущей любителям, зато могла с профессиональной непринужденностью управлять сметающими все на своем пути волнами положительных эмоций, ходящими туда-сюда между сценой и публикой.

В ноябре 1968-го они играли аншлаговый концерт в зале Fillmore East в третий раз менее чем за год. На следующий день рано утром мне нужно было лететь в Лос-Анджелес, на поздний вечер было назначено свидание, а тур-менеджер был занят чем-то другим, поэтому мне очень хотелось, чтобы группа после выступления привела все свои дела в порядок как можно быстрее. Я знал одно приятное местечко с вегетарианской кухней под названием Paradox, всего в нескольких кварталах от зала. Пока музыканты болтали с поклонниками и раздавали автографы, я мчался по улице резервировать для них столик.

Войдя в ресторан, я с удивлением увидел Дэвида Саймона, приветствующего гостей и щелкающего пальцами официанткам. Я знал его по Кембриджу, где он был придворным шутом Джима Квескина. На год или около того он стал членом его Jug Band, добавив в старые рэгтаймы немного дурашливого вокала и вполне серьезной губной гармошки. Дэвид придумал для себя череду занятных псевдонимов, появившись на одной пластинке Jug Band под именем Бруно Волф, а на другой как Хью Бяли. Я столкнулся с ним в Гринвич-Виллидж в 1965-м во время моего периода «фолк-рок-супергруппы», и он рассказал, что собирает группу под названием Wolfgang and the Wolf Gang. После этого почти четыре года я ничего о нем не слышал.