На ее счету было несколько обращенных (или, во всяком случае, заверявших в этом), в частности, одна особа, родившаяся и выросшая в трущобах и известная под кличкой Синяя Птица. Она уверовала незадолго до смерти. Отмечу странный факт: эти особы почему-то никогда не обращаются к вере в цветущие молодые годы. Лишь когда они стареют, дурнеют и подрывают здоровье, слова проповеди достигают их слуха и пробуждают в них желание получать поблажки и заботу за нечто совершенно противоположное тому, за что их ублажали в молодости.

Теперь Синяя Птица умерла и служит сияющим примером миссионерского успеха на зависть любому проповеднику. Была написана и отпечатана душераздирающе трогательная брошюра под названием «Алая Роза» или «Розовая Роза» (не помню, какая уж именно она была). Это сочинение способно побудить самую добропорядочную романтическую барышню поступить в притон, чтобы затем спастись и тем обрести славу, как закореневшая в пороке Синяя Птица, которая преобразилась в хрупкую розу.

Всякий церковный прихожанин и миссионер знает историю обращения Синей Птицы, а позднее – и обращения Белль Чарльтон, женщины, некогда известной красотой и порочностью.

Белль Чарльтон стала экономкой Салли Эдвардс и помогала с устройством кошачьего приюта. Однако Белль была стара, очень бедна и слабого здоровья, то есть в самом деле достигла идеальной кондиции для обращения на путь истинный, которое, к удовольствию миссис Уитмор, и прошло как по маслу. И все же, нужно отдать ей должное, она была не так лицемерна, как многие другие. Когда она думала о лучшей жизни, которая была для нее не более чем фарсом, о чем она и сообщала, сопровождая свою речь отборной бранью, а однажды (может, и не раз) она возвращалась на улицу.

Однако ей пришлось вернуться. Ей ничего больше не оставалось. «Джен, – говорила она своей подруге, – лучше уж нам с тобой стать христианками и позволить им о тебе позаботиться. Нам с тобой теперь уж ничего другого не остается».

Наконец ее отправили в больницу, и некая организация отослала ее туда, где она усвоила более тонкое понимание нравственности и прочих материй, или мирное забытье изгладило все ошибки этой страннейшей особы.

Так закончились отношения бедной Белль Чарльтон с Отрядом милосердия и ловцами кошек – а кошек она любила, это признавали все. Но она живет в памяти миссионеров, которым никогда не дадут забыть, как миссис Уитмор обратила Белль Чарльтон в ее последние дни.

Как я говорила выше, между ревнивыми христианами существует определенное соперничество, хотя они станут отрицать подобное обвинение. Мисс Кэролайн Юэн была наслышана о Синей Птице и Белль Чарльтон. Она слышала, как молится миссис Уитмор, когда ей недостает десяти или пятнадцати тысяч долларов, публично напоминая небесам, как сильно они обязаны ей за две спасенные души, и видела, что молитва неизменно бывает услышана: какой-нибудь смертный выписывает чек на нужную сумму.

Поэтому она попробовала свои силы на Салли Эдвардс и преуспела. Салли Эдвардс объявила, что, «принимая ванну, узрела Иисуса на стене и поцеловала его».

Может ли миссионер мечтать о лучшем знамении?

Результатом стало то, что мисс Юэн наняла квартиру для миссис Эдвардс и еженедельно дает ей сумму, на которую та может прожить вместе со своей глухонемой дочерью. Ежедневно две эти причудливо несхожие между собой женщины отправлялись ловить котов и, по их собственному утверждению, за год при помощи других членов убили свыше 6000 кошек, 70 собак, шесть воробьев, одного кролика и одного опоссума.

Я навестила мисс Юэн в ее прелестном доме и довольно долго с ней беседовала. Я не сказала ей, что пишу для The World, поскольку она ужасно боится газет, но сказала ей, что намерена сделать все, что в моих силах, для учреждения Общества защиты собак и кошек (что истинная правда). Потеря моего фокстерьера на прошлой неделе раскрыла мне глаза на многие стороны жизни, которые я намереваюсь изменить.

– У меня был длинный разговор с президентом Хейсом, – сказала я честно, – и он признал, что получал множество жалоб на кошачий приют. Одно письмо было от женщины, которая утверждает, что оставила вам трех своих кошек на лето и оплатила их содержание, вы же их убили.

– Это неправда, – сказала мисс Юэн уверенно. – Пока существовал приют, мы не собирались убивать кошек. После того как приют закрылся, миссис Эдвардс предложила усыплять бездомных котов хлороформом, и я сочла, что это единственный выход.

– Но вы же получали плату за содержание некоторых кошек? – предположила я.

– Ни за одну не получали, – был твердый ответ. – Наш приют предназначался для беспризорных котов, и Отряд милосердия содержал его исключительно на собственные средства.

– Утверждают еще, что вы получали крупные пожертвования, – добавила я спокойно.

Она поспешно ответила:

– Такие утверждения меня очень сердят! Я отказалась брать деньги у друзей, которые их предлагали. Повторяю: у нас нет денег, кроме тех, что собрали между собой участницы отряда.

Я тихо продолжала:

– А еще говорят, что некоторые из участниц Отряда милосердия в прошлом вели образ жизни, не позволяющий порядочной женщине с ними знаться.

– Это правда, – признала она.

– И вы уверены, что ни одна кошка, отданная в приют на передержку, не была там убита? – спросила я снова.

– Ни одна кошка не была убита до тех пор, пока приют не закрылся, – повторила она, и это показывает, что она снова была обманута, потому что я сходила посмотреть на то, что представлял собой бывший кошачий приют, – самую жалкую лачугу, какую можно себе представить. Там я расспросила регуляровщика движения, чья будка смотрит на лачугу.

– Они когда-нибудь убивали здесь кошек? – спросила я.

– Сдается мне, что убивали, – ответил он с ухмылкой.

– Почему вы так думаете?

Его ответ звучал убедительно:

– Они держали кошек здесь, и я, бывало, видел на берегу реки по двести дохлых кошек за раз.

– Две сотни – это немало, – заметила я, но он уверенно ответил:

– Там было и больше двухсот, уж точно не меньше.

– Нет ли у вас конторских книг или записей о вашей работе? – спросила я мисс Юэн.

– В этом не было необходимости, – ответила она. – Приют содержался на деньги нашего маленького кружка. Мы не были зарегистрированы как предприятие, поэтому не могли получать дар по завещанию.

– Отчего вы не зарегистрировали предприятие?

Она с горечью ответила:

– Потому что мистер Байнс пришел и сказал мне, что это невозможно – он протолкнул закон, воспрещающий официальную регистрацию любого другого общества защиты животных. И в Нью-Йорке, и в округе Кингс, что, разумеется, закрывало нам дорогу в Бруклин.

Я полюбопытствовала:

– Но зачем он так поступил?

– Потому что он боялся, что благонамеренные люди будут делать нам пожертвования, которые в противном случае поступили бы в Общество защиты животных, – сказала она с негодованием. – Какое право он имел проводить такой закон? Не больше, чем любое общество защиты сирот имеет право проводить закон, воспрещающий другим призревать сирот. Это был грубый произвол. Теперь Общество защиты животных очень богато и постоянно клянчит еще денег, хотя они не справляются со своими обязанностями даже при нынешних обстоятельствах. Почему они с нами борются? Мы просто горстка бедных женщин, пытавшихся облегчить страдания, на которые богатое общество Берга не обращает внимания.