– К концу лета он растает, – сказала Эма, – но стена останется мокрой и холодной. А там, в глубине, лед не тает никогда, и зимой оттуда тянется ледовый язык. Женщины откалывают от него куски и бросают сюда, ближе к выходу.

– Ледовый язык? – Мор попытался себе это представить.

– Когда вода зимой подтаивает, получается наледь, которая стелется по земле, словно лижет ее языком, – пояснила Эма.

– Никогда ничего подобного не видел.

– Оставайся с нами на зиму и увидишь! – вырвалось у одной из Эминых подружек, и обе зашлись от смеха, схватившись друг за друга. По стенам заплясали дикие отблески от вздрогнувшего пламени факелов.

Эма обернулась к подругам.

– Зачем вы пытаетесь испортить мне жизнь? – напрямик спросила она.

Ее слова, как пощечина, отрезвили девушек. Разом замолчав, они уставились на Эму. Мор недоумевающим взглядом оглядывал всех троих.

– Прости, Эма, – извинилась ее подруга.

– Почему ты извиняешься? – с любопытством спросил Мор.

Девушки не ответили. Потупив глаза, они прошли в глубь пещеры, где тускло поблескивала отдельно стоящая стена, сложенная из нагроможденных друг на друга льдин. Наверное, обломки того самого ледового языка, подумал Мор. На земле валялись несколько похожих на копья предметов, только с очень тяжелыми толстыми каменными наконечниками на концах.

– Помоги нам, пожалуйста, – попросила Эма, снова коснувшись его руки.

Мор сразу понял, что от него требуется: опустив кирку наконечником вниз, он начал долбить наледь в том месте, где она еще не была расколота. Пробив ледяную корку, Мор заметил, что мерзлая земля под ней довольно легко рассыпается под ударами кирки, и, не задавая лишних вопросов, с жаром принялся за дело.

– Очень хорошо, – похвалила Эма. Девушки опустились на колени и, к изумлению Мора, стали доставать из мерзлой земли рыбьи тушки – каждая была размером с предплечье, – и складывать их в принесенные с собой сети.

– Рыбы живут в земле? – спросил Мор, не веря своим глазам.

На этот раз даже Эма не смогла сдержать хохот.

– Все лето мы приносим сюда улов и закапываем его в мерзлую землю. Потом ледяная стена подтаивает, и рыба в земле замерзает. Смотри. – Эма постучала костяшками пальцев об одну из заледеневших тушек. – Потом мы их зажарим и съедим. Вот почему у нас всегда есть рыба для Сородичей.

Подруги Эмы закинули сети, полные рыбы, себе на спину.

– Спасибо за помощь, – сказала одна из них Мору, не глядя на него. Выйдя из пещеры, девчушки убежали, оставив Мора наедине с Эмой. Он подхватил свою дубинку, и они пустились в обратный путь.

– Я могу идти быстрей, – сказал Мор, понимая, что Эма намеренно не ускоряет шаг.

– Тогда мы сразу окажемся дома, – ответила Эма.

Так и есть, подумал Мор. Ну и что?

– Все Сородичи высокие и худые, а ты широкоплечий, как мы, – заметила Эма.

– Да, я заметил, что в вашем племени почти у всех широкая кость, – кивнул он. – Но для всех я в первую очередь калека.

– Когда я увидела тебя впервые, – продолжала Эма, – то подумала, что ты сильнее остальных мальчиков твоего племени.

Мор удивился: ему всегда казалось, что люди перво-наперво замечают его хромоту. Он украдкой покосился на свою высохшую, сморщенную ступню без пальцев. Как можно не заметить такое уродство, горько подумал он.

Эма перехватила его взгляд.

– Болит? – тихонько спросила она.

– Нет. Никогда не болит. Я и бегаю плохо потому, что почти ее не чувствую, – ответил Мор, изумившись собственному признанию – он никогда и никому об этом не говорил.

– А у меня рука болит. Хотя ее и нет, – сказала Эма.

– Бедняжка. – Мор замолчал, не зная, что еще сказать и как выразить сочувствие девушке с культей вместо руки.

Некоторое время они шли молча, но Мор постоянно чувствовал на себе взгляд Эмы, которая улыбалась своей сдержанной улыбкой, стоило ему посмотреть в ее сторону.

– Мне жаль, что через несколько дней вы уйдете, – сказала Эма.

– Надо возвращаться на север. Там много дичи, там наши пещеры и ручей, – ответил Мор.

– Я бы хотела это увидеть.

Мор окинул ее долгим взглядом, подумав, что она говорит о чем-то своем, о чем он не имеет ни малейшего понятия.

Дойдя до границы поселения, Эма остановилась. Мор вопросительно вскинул брови.

– Чудесный был день, – вздохнула она.

Мор смущенно кивнул.

– Хочешь, я расскажу тебе секрет? – шепнула Эма и поманила его кивком головы. Он наклонился к ней, и по его спине побежали мурашки от теплого дыхания Эмы. Здоровой рукой она коснулась затылка Мора, наклонив его голову еще ниже, и внезапно прижалась к нему губами.

Мора как будто окатили теплой водой. От изумления он безжизненно опустил руки и выронил дубинку. Сердце колотилось в груди, как безумное. Когда Эма отстранилась, он уставился на нее, раскрыв рот, а она отвернулась и убежала.

Его поцеловали! Мор чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Его поцеловали!

Он побежал на поиски Собака: надо поскорей обо всем ему рассказать.

А у меня неплохо вышло, думал он на бегу, и его снова окатило теплой волной при мысли о губах Эмы. Теперь, раз он уже один раз поцеловался с девушкой, нетрудно это и повторить.

Теперь он сможет поцеловать Лиру!

* * *

Вернувшись после зимовки, Сородичи впервые увидели, что в тени еще лежит рыхлый снег. Почки на деревьях набухли, но не прорезалась ни листва, ни самая слабая травка. Сородичи озабоченно переглядывались. Вот уже несколько дней подряд им не встречались олени, и теперь стало ясно, почему – стада не придут на север, пока здесь вовсю не зазеленеет трава.

Мужчины вышли на охоту и пропадали два, три, четыре дня. Это означало, что добычи нет.

Женщины выискивали личинки насекомых и выкапывали съедобные корни; в пищу шли даже горькие почки некоторых растений, но этого было недостаточно, и все племя мучилось голодными спазмами.

Однажды утром, когда пошел дождь с градом, над поселением пронесся душераздирающий визг. Женщины выбежали к главному костру, где безутешно рыдала Белла, рухнув на колени.

– Мой ребенок! – хрипло кричала она и снова перешла на визг, горестно кривя рот и прижимая к себе безжизненное тельце.

Подобные трагедии не были редкостью для Сородичей. Собственно, поэтому они и не спешили давать детям имена. В их глазах младенец был продолжением матери, как рука или нога, и только по достижении трех лет считался отдельным человеком. Младенцы погибали так часто, что Сородичи даже не устраивали похорон; по традиции мать, отойдя подальше от поселения, сама хоронила свое дитя. Белла разметалась по земле, убитая горем, никого не видя и не слыша, поэтому похоронить умершего младенца вызвалась Альби.