Поэтому отец и не спешил объявлять всем о нашем родстве. Не хотел ставить под удар. И я в этом была с ним согласна.

Я так и не поняла, что именно они не поделили с Артуром.

Это была какая-то давняя вражда, — и отец даже не отрицал, что иногда вопросы решались силой. И даже стрельбой.

Что ж.

Я знала, с самого начала, что Тигр — не семечками торгует. Пуля у него в плече все мне сказала о том, как он живет. Но я любила его так, что готова была мириться. Мириться практически со всем.

Артур…

Я отгоняла от себя все более и более навязчивые мысли о нем.

Но они проникали в мои сны, — и здесь уже ничего нельзя было поделать.

Я вскакивала на постели, будто вживую чувствуя на себе его руки, его жаркое дыхание. И сжимала пальцами простыни, запрещая себе плакать. Забыть. О нем нужно было забыть. Ради того, чтобы жить дальше.

Первое время я шарахалась от каждого шороха.

Но Тигр меня не искал, — а, значит, забыл.

Это принесло облегчение, но почему-то в последнее время все чаще стало отдавать глухой болью.

Неужели все его чувства — были ложью? Неужели сумел забыть — вот так, просто, за несколько дней?

Я ожидала бурных выяснений. Думала, он приедет, станет звонить, будет где-то подкаралиуливать. Да чего угодно! Даже того, то передумает, когда хмель в голове развеется, и, не слушая никаких возражений, просто затолкнет меня в машину и вернет к себе, прорычав уже привычное «ты моя, Света».

Да, я этого боялась.

Но… Теперь его полное равнодушие саднило болью и обидой. Неужели для него — вот так все неважно? С глаз долой — из сердца вон? И все? А как же вся та любовь, которая, — ведь была же!

И которая сейчас, на расстоянии, по прошествии времени, напоминала о себе все чаще, вытесняя с каждым днем по капельке весь ужас, который пришлось пережить?

Сейчас я готова была поговорить с Артуром, — и многое бы отдала за эту возможность. Но… Он не пытался. Ни встретися, ни позвонить, ни как-нибудь связаться со мной.

А ведь я…

Да, я почти приняла все то, что он сделал, то, как поступил.

Нет, не говорю, что бросилась бы сразу же в его объятия, но…

Где-то в глубине души, я его все-таки простила.

Только терерь, немного успокоившись, смогла как-то переварить, разложить по полочкам его рассказ той нашей ночью.

Представляла себе, как он был разъярен.

Артур всегда жил в жестоком мире, — и можно было понять его жестокость. Но никогда бы, осознанно, по своей воле, не причинил бы мне зла.

Это знало мое сердце, которое с каждым днем все больше тосковало по нему.

И, несмотря на то, что отец помог мне перевестись в новый престижный университет, несмотря на то, что меня теперь окружали парни, заинтересованно поглядывающие на меня, зовущие на свидания, я с каждым днем все больше чувствовала тоску по нем, — тому единственному, которому я таки отдала собственное сердце. По нему, которому была готова простить все.

Я снова надела обручальное кольцо, чтобы ко мне перестали приставать и звать на свидания. Одна мысль о том, что другой хотя бы попробует меня поцеловать или обнять, казалась предательством. Даже не Артура, — самой себя.

И верила, что это колечко — тонкая, незримая ниточка, которая по-прежнему связывает нас. Каждый раз глядя на него, думала — он все-таки вернется, все — таки придет. Ведь… Не дают просто так клятвы. И, даже если я свою произносила и под его угрозой, каждое слово из тех, что сказала тогда, в храме, — навечно выжглось в моей душе. Они были моей истиной, моим всем, — и снова и снова и готова была все это повторить, — тысячу раз, — перед ним, перед Богом, — не только словами, всей своей жизнью, каждым днем с ним рядом. И я верила, — он тоже не мог произнести их зря.

Но…

Я больше не была ему нужна. Совсем. Выжег и забыл.

Как ненормальная, смотрела все светские хроники, надеясь, что промелькнет, хотя бы на экране, любимое лицо. Так хотелось его увидеть, — пусть так, пусть даже издалека.

Боялась и хотела одновременно.

Ведь прекрасно понимала — окружающие его женщины зря времени уж точно не теряли! Особенно та брюнетка.

Ждала. Каждый миг — ждала.

Дергалась от каждого щороха, — но теперь уже с надеждой, что он все-таки появился.

Даже, кажется, однажды, сидя в университетском кафе, рассмотрела его спину, от чего сердце чуть не вылетело из груди. Но… Нет, видно, — показалось. Фигура растворилась в толпе.

Его не видно было нигде — и даже в новостях о политической жизни, хоть там так любят брать интервью у завидных холостяков, — ведь наша женитьба так и осталась для всех втайне. Но… Артур как сквозь землю провалился.

Наверное, снова вернулся на остров, — он говорил, что сейчас его основные дела именно там. И пару раз летал туда, после того еще, как мы переехали.

И меня простреливало насквозь жгучей болью — как только представляла себе, что в том самом нашем доме он сейчас точно так же, как меня, целует другую. Как подхватывает ее на руки и несет в спальню. Как берет, обжигая поцелуем, не добравшись, не дотерпев до постели, опрокидывая прямо на ковер или прижав к перилам лестницы. Как закрывается с ней от всего мира, как когда-то со мной… Как шепчет ей слова, в которых я растворялась…

Я выпытывала у отца — он должен был знать, ведь они варились, по сути, в одной и той же кухне.

Но он только качал головой, печально гладя меня по волосам.

— У Тигра всегда было много женщин, Света. И ни с кем никогда — всерьез. Просто он узнал о тебе раньше, чем я. Через тебя на меня выход найти думал. Но ты — не переживай. Зачем он нам, да? Вот отправлю тебя на курорт какой-нибудь экзотический, подберем тебе и жениха хорошего…

На разводе отец не настаивал, даже не говорил на эту тему, — хотя и знал, что я не только по венчанию, но и по документам жена Артура. Видимо, понимал, что это — слишком непростая для меня тема. И старался относиться бережно.

А я…

Я все чаще таки рыдала по ночам в подушку, — тем чаще, чем красочнее были мои сны, в которых он неизменно любил меня, — так, как когда-то…

«Много женщин», — стучало в голове, просто разрывая меня. «И ни с кем — всерьез».

Последняя фраза все же утешала.

Нет, с каждым днем, проясняясь сознанием и чувствами, я понимала, — то, что между нами было — было настоящим!

Но, может, — для него это просто была кратковременная любовь?

Которая, в отличие от моей — просто прошла?

Иначе — почему он не сделал ни единой попытки меня найти? И… Вернуть?

Нет, я не жалела, я была рада тому, что ушла, что отпустил, — ведь рядом с ним я никогда бы не смогла отойти от тех страшных увств, которые нас почти убили. Не смогла бы — ни видеть его, ни пережить его прикосновения, что били меня током боли и предательства. Так было нужно, иначе — просто невозможно, иначе нас разодрало бы в клочья! Но… Неужели его любовь оказалась такой недолгой? И это, гораздо больше, чем все, то сделал со мной мой Артур, разрывало мне сердце. Хотя, — разве я могу называть теперь его своим?