— Который час?

— Шесть утра. Я ухожу.

Шесть часов. Она потянулась, зевнула и рывком села в постели. Он подал ей чашку дымящегося чая. Еще не очнувшись окончательно, она заморгала, прогоняя сон.

— Когда ты встал?

— В половине шестого.

— Я ничего не слышала.

— Знаю.

— Ты чего-нибудь поел?

— Да. Яйцо и ломтик бекона.

— Ты должен забрать все свои деликатесы с собой. Неразумно оставлять их тут.

— Не беспокойся. Я уже упаковался. Хотел только попрощаться. И сказать «спасибо».

— Ах, Джереми, это я должна тебя благодарить.

— Это было чудесно. Бесподобно.

Ни с того ни с сего Джудит почувствовала легкую неловкость. Она потупилась и принялась маленькими глоточками прихлебывать обжигающий чай.

— Как ты теперь себя чувствуешь? — спросил он.

— Лучше. Только голова немножко тяжелая.

— А горло?

— Прошло.

— Побереги себя, ладно?

— Обязательно.

— Когда тебе нужно быть в Портсмуте?

— Сегодня вечером.

— Может быть, тебя уже дожидается там письмо от родных.

— Да. — Она неожиданно загорелась надеждой. — Да, очень может быть.

— Постарайся не слишком волноваться. И береги себя. Жаль, что мне надо уходить. Мы о многом не успели поговорить. А теперь уже времени нет.

— Главное, чтобы ты не опоздал на поезд.

— Я напишу. Как только выдастся свободная минута. Напишу и попытаюсь высказать все, что хотел сказать тебе вчера. На бумаге, возможно, у меня выйдет гораздо лучше.

— У тебя и так неплохо вышло. Но очень приятно было бы получить от тебя письмо.

— Мне пора. Прощай, Джудит, милая.

— Если ты возьмешь у меня из рук чашку, я попрощаюсь с тобой как следует.

Засмеявшись, он взял у нее чашку с блюдцем, и они крепко обнялись и поцеловались — как друзья, какими были всегда, а теперь еще и как любовники.

— Только не тони больше, Джереми.

—Постараюсь.

—И напиши, как обещал.

— Напишу. Рано или поздно.

— Пока ты не ушел, сделай для меня одну вещь.

— Какую?

— Раздерни занавески, чтобы я могла видеть рассвет.

— Рассветет еще нескоро, часа через два.

— Ничего, я подожду.

Он выпустил ее из объятий, встал и, нагнувшись, выключил лампу. Потом подошел к окну, и она услышала, как он раздвигает шелковые занавески и поднимает светомаскировочные шторы. За окном в это зимнее утро было еще темным-темно, но дождь перестал и ветер стих.

— Ага, отлично.

— Мне пора,

— Прощай, Джереми.

— Прощай.

В темноте ничего не было видно, но она слышала, как он прошел по комнате, открыл дверь и тихо прикрыл ее за собой. Ушел. Джудит упала на подушки и почти в ту же секунду заснула.

Проснулась она только в одиннадцатом часу, так что ей не довелось увидеть, как занимается заря. Вместо этого она застала день, пасмурный, но с проглядывающими кое-где сквозь тучи клочками бледно-голубого неба. Она подумала о Джереми, которого в этот миг поезд с грохотом мчал на север, в какой-нибудь Ливерпуль, Инвергордон или Росайт, Потом подумала о прошедшей ночи и улыбнулась про себя, вспомнив ласки Джереми, бесконечно нежные и вместе с тем искусные. Момент нежданного волшебства и восторга.

Джереми Уэллс. Теперь все стало по-другому. Прежде они никогда не писали друг другу. Но он пообещал, что напишет. Это означало, что впереди ее ждет нечто особенное.

А пока она опять осталась одна. Лежа в постели и прислушиваясь к своему самочувствию, Джудит поняла, что уже вполне здорова. Простуда, грипп, инфекция — что бы это ни было, все прошло, и исчезли неприятные симптомы — головная боль, усталость, депрессия. Насколько это заслуга лично Джереми Уэллса, а не его лекарства и крепкого, продолжительного сна, — сказать было трудно. Как бы там ни было, суть дела от этого не менялась. Джудит снова пришла в себя и, как обычно, была полна энергии.

Вот только на что ее потратить? Вернуться на службу она должна была только вечером, однако перспектива ничем не заполненного, проведенного в одиночестве воскресенья в военном Лондоне, не скрашенного даже звоном церковных колоколов, не радовала. К тому же, в подсознании засела мысль о письме из Сингапура. Чем больше Джудит об этом думала, тем все более проникалась уверенностью, что оно уже в почтовом ящике, в регистратуре. Мысленно она видела, как оно лежит там и дожидается ее, и внезапно стало важно вернуться в Портсмут как можно скорее. Она отбросила одеяло и вскочила с кровати, прошла в ванную, отвернула краны до отказа и набрала целую ванну горячей воды.

После ванны она оделась, собрала вещи и наскоро прибралась в доме — сняла постельное белье, сложила простыни; спустившись в кухню, вынула все из холодильника и отключила его. Джереми, как истый моряк, оставил после себя на кухне образцовый порядок. Джудит нацарапала записку для миссис Хиксон, положила ка нее пару монет по полкроны, подхватила сумку и вышла, захлопнув за собой переднюю дверь. Доехав на метро до вокзала Ватерлоо, она села на первый же поезд до Портсмута, а там, рядом с руинами ратуши, куда попала бомба, остановила такси. К двум часам она была уже возле своей казармы. Рассчитавшись с водителем, она зашла через главный вход и прошла в регистратуру, где за столом сидела, грызя от скуки ногти, старшая дежурная, барышня с кислым и серым лицом.

— Что-то вы рановато, — сказала она.

— Да, рановато.

— Разве у вас не до вечера увольнительная?

— До вечера.

— Понятно… — Старшая дежурная бросила на нее подозрительный взгляд, как бы говорящий: от этой хорошего не жди. — Бывают же люди…

Эта реплика как будто не требовала ответа, поэтому Джудит промолчала. Только расписалась в журнале и пошла к почтовым ящикам. В ячейке под буквой «Д» лежала тощая стопка писем. Она вынула ее целиком и стала перебирать конверты. Рядовая Дербридж. Старшина Джоун Дейли. А следом, на дне, тонкий голубой конверт авиапочты… на нем почерк ее матери. Конверт был мятый и такой замызганный, словно побывал в невероятных переделках и уже дважды облетел вокруг света. Джудит положила остальные письма обратно и стояла, глядя на него. Первым ее побуждением было распечатать и прочесть письмо прямо тут же, на месте, но регистраторша не сводила с нее недружелюбного взгляда, а Джудит не хотелось, чтобы за ней наблюдали, поэтому она взяла свою сумку и направилась по бетонной лестнице наверх в квартиру, чтобы уединиться в крошечной, стылой комнатушке, служившей им со Сью спальней. По случаю воскресенья в здании было пусто. Сью, по всей видимости, находилась на вахте. Не раздеваясь (лишь сняв шапку), Джудит села на нижнее место двухъярусной койки, вскрыла конверт и вынула оттуда несколько сложенных вдвое листков тонкой авиапочтовой бумаги, исписанных рукой ее матери. Она развернула страницы и стала читать.