– Явись! Мониган, ты могла бы сделать мне одолжение и явиться хотя бы раз. Неужели ты не понимаешь, какая ты скучная, когда просто сидишь тут и ничего не делаешь? Явись!

– Вот явится, тогда узнаешь! – сказала Салли беззвучно и неслышно.

Вдруг ее осенило. Если откинуть крючок и со всей силы толкнуть дверь, может, удастся сдвинуть с места тряпичную куклу: она же совсем легкая, только придется постараться. Уж это-то Фенелла заметит! Салли подплыла к шалашику и нырнула внутрь сквозь старый ковер. Она успела пропихнуть внутрь только несуществующую голову и плечи, но даже этого оказалось слишком много. Внутри было душно и мокро. И воняло. Салли на миг удивилась, что ей, оказывается, так трудно вытерпеть этот запах: ведь у нее и носа-то не было, и нечем нюхать. «Но ведь я вижу и слышу, – подумала она. – В основном только и могу, что чувствовать». Прикосновения отсыревшего ковра она не ощущала, но запах плесени чувствовала – как и запах самой Мониган, которая сидела, безжизненно обмякнув, у ножки стола в дальнем углу шалаша. От блекло-желтой травы сильно пахло грибами. Но хуже всего воняло от четырех или пяти маленьких тарелочек, стоявших перед Мониган. Там все так сгнило, что Салли уже не могла разобрать, что это было, но несло от них хуже, чем из школьной кухни. Перед кукольными тарелочками кто-то аккуратно воткнул в блеклую траву три черных пера.

– Гм, – сказала Салли. – Так ли уж Фенелла – последняя верная рабыня Мониган? Или это ее работа?

Она потянулась вперед, в шалашик, чтобы пихнуть Мониган. Ей совсем не хотелось это делать. Мониган была просто жуткая. Тряпичное лицо после года в сыром шалаше стало мертвенно-серое, а от плесени так скукожилось, что сделалось похоже на личинку. Тело Мониган было изуродовано еще до того, как ее отправили в шалаш. Как-то раз Шарт, Салли, Имоджин и Фенелла схватили ее за руки, за ноги – Салли даже не помнила, ссора это была или глупая игра, – и разорвали на части. Потом Шарт замучили угрызения совести, и она починила куклу – так же плохо, как сшила зеленый мешок для Фенеллы, – и нарядила ее в розовое вязаное кукольное платьице. Теперь платьице тоже стало личиночно-серое. И чтобы оправдаться перед Мониган за то, что они ее разорвали, Шарт и придумала Культ Мониган.

Салли не хотелось приближаться к Мониган, но она все-таки предприняла одну попытку толкнуть ее вполсилы. Вот только забыла, что тряпичная кукла, когда сидит в сырости, впитывает влагу, будто губка. Мониган оказалась слишком тяжелая для Салли. Салли вылезла из шалаша. Внутри было просто невыносимо.

– Ну, пойду проверю, как там куры, – заметила Фенелла в воздух, когда Салли вернулась в сад.

– Нет! Сначала посмотри на меня! – закричала Салли.

Фенелла просто разогнула свои мушиные ножки и двинулась прочь.

– «Прочь, медянки в темных пятнах»[1], – донеслось до Салли. – Интересно, богини сами понимают, какие они скучные?

Салли решила оставить ее в покое и поискать Шарт или Имоджин. Они были в гостиной. Салли вплыла туда, а Оливер испуганно притрусил следом.

– Ты же можешь и на этом пианино играть, – как раз говорила Шарт. Одной рукой она заложила страницу в книге, а другой рассеянно махнула в сторону старого пианино у стены.

Имоджин и Салли разом посмотрели на пианино: Имоджин – с презрением, Салли – так, словно впервые в жизни его видела. Оно было дешевого желтоватого цвета и все обшарпанное. Желтые клавиши прямо как больные зубы. Сразу было видно, что никто на нем не играет, потому что оно все было завалено грудами газет, книг и журналов. На басовом конце стояла коробка красок, рядом между черными клавишами косо пристроилась пластмассовая баночка с грязной от акварели водой. Сама картина стояла на желтом пюпитре – неожиданно удачный портрет Фенеллы на фоне ежевичных кустов. Интересно, кто его нарисовал?

– На этом? – презрительно процедила Имоджин. – Да уж лучше играть на ксилофоне из мертвых костей! – Она рухнула на засаленный диван – только пружины загудели – и вытянулась во весь рост: долговязая фигура в желтом костюме. – Не быть мне музыкантом! Познала ли Майра Хесс[2] подобные муки? Едва ли.

«Почему она вечно говорит как по писаному?» – раздраженно подумала Салли. Шарт, похоже, углубилась обратно в книгу. Поскольку шансов, что они ее заметят, было мало, Салли уныло пристроилась на спинку кресла. Оливер, увидев, что она села, с глухим стоном плюхнулся на пол и лег, словно сваленный в груду коврик. Но спать не стал. То и дело он поскуливал и косился в сторону Салли красным глазом.

– Да что с ним такое? – Шарт подняла голову. Когда она читала, то становилась еще более расплывчатой. Как будто она вся уходила в книгу и таяла.

– Наверное, съел что-то не то, – ответила Имоджин. – Вечно ты изводишься из-за этого несчастного животного.

– Ну да, это же моя собака, по крайней мере, считается, что моя, – сказала Шарт. – Вот я и проявляю естественную заботу.

– Ты проявляешь полнейшую, слепую преданность, – провозгласила Имоджин.

– Ничего подобного! Почему ты вечно говоришь как по писаному?

– На себя посмотри, – буркнула Имоджин. – Ходячая энциклопедия.

Шарт снова уткнулась в книгу. Имоджин гневно глядела на желтое пианино. Салли набиралась храбрости, чтобы попробовать привлечь их внимание. Она понимала, почему у нее ничего не получится. Они обе выше и крупнее ее. «Только почему это для меня так важно в нынешнем состоянии, понятия не имею», – подумала она.

Шарт снова подняла голову:

– Как тихо, правда? Наверное, это потому, что мальчишки на уроках. То, что у них каникулы начинаются на неделю позже, чем у нас, это, конечно, жестоко.

– Вовсе нет, – отозвалась Имоджин. – Если бы учебный год уже закончился, я могла бы заниматься в кабинете музыки.

– Тебе все равно не разрешат, – сказала Шарт. – Миссис Джилл говорила мне, что, как только начнутся каникулы, там будут Курсы для трудных подростков. Заезд во вторник – они все тут заполонят.

– Боже милостивый! – Имоджин уставилась в потолок и затеребила свои лиловые бусы – все быстрее и быстрее, так, что они зловеще забрякали. – Как мне надоело, что у нас никогда не бывает нормальных каникул! Это несправедливо!

«Ага», – подумала Салли. В ее бестелесной голове прояснилось. Ее родители держат школу – точнее, они держат большую Школу с пансионом для мальчиков. Да, точно. Девочки ходят совсем в другую школу, в нескольких милях отсюда.

– Ой, ну надо же! – вырвалось у Салли.

Как это было глупо с ее стороны – искать свой класс в школе для мальчиков! Хорошо, что об этом никто не знает. Почему же она не помнила, что у нее уже каникулы? Наверное, потому, что всю жизнь прожила при школе для мальчиков, подумала она, и здешний уклад для нее гораздо реальнее, чем ее собственный школьный распорядок. А Шарт напомнила ей еще об одном обстоятельстве: Школа никогда не пустует. Как только мальчики разъезжаются по домам, прибывают другие дети на курсы. Так что Имоджин правильно сказала, что каникул здесь не бывает.