– Ох! – сказала дама бумагам.

Вид у нее был словно у ангела мщения, который только что выстоял в долгом поединке с врагом рода человеческого. От ее взгляда бумаги должны были почернеть и обуглиться. Бесплотный дух в коридоре смотрел на эту ангелоподобную даму с тоской и восхищением. Ангела полагалось называть Филлис.

Лоб у Филлис нахмурился еще сильнее, губы Филлис устало произнесли:

– Отец говорил тебе, я говорила тебе. Сколько раз тебе говорили, Салли: не выходи за зеленую дверь!

На том же самом месте, где раньше раздувался шар ужаса, так же быстро и мощно разлились тепло, спокойствие и радость. Мама ее увидела. Мама ее узнала. Мама знает, кто она. Она – Салли. Точно, она Салли. Все хорошо, хотя она ужасно провинилась – помешала папе во время урока. Да, ей полагалось быть по ту сторону зеленой двери. Входить в Школу строго запрещалось. Салли – да, теперь она точно знала, что она Салли, – виновато замерла у зеленой двери, не зная, как объяснить, почему она здесь, а Филлис обратила к ней голубые глаза под устало нахмуренным лбом. Голубые глаза прищурились на нее, округлились, как будто Филлис внезапно увидела что-то на далеком холме. Морщинки на лбу разгладились, а затем собрались снова, еще резче, и залегли двумя глубокими бороздами над прямым носом Филлис.

– Как странно, – сказала Филлис. – Я готова ручаться…

Ее сливочно-белое лицо чуть покраснело в полумраке. Слова затихли – только губы шевелились. Филлис передернула плечами и неловко отвернулась.

Салли – да, она точно Салли, раз Филлис так говорит, – с изумлением обнаружила, что и другие люди, оказывается, иногда смущаются сами по себе, даже когда думают, что на них никто не смотрит. От этого она тоже смутилась. А еще хуже было обнаружить, что даже Филлис ее не видит. Салли – теперь она знала, что она Салли, – повернулась и в отчаянии ринулась сквозь зеленую дверь. Она так рвалась туда, что дверь и в самом деле подалась внутрь на дюйм, а потом захлопнулась обратно. Салли показалось, что Филлис повернулась и посмотрела ей вслед.

За дверью Салли сразу почувствовала, что попала куда нужно. Сначала облицованный камнем коридорчик, где сейчас прохладно, а зимой попросту холодно и на четырех крючках висит целая груда курток и пальто. Открытая дверь в конце ведет в комнату, которая зовется кухней, тоже каменную, но нагретую солнцем: его свет рябью играет на стенах, просочившись сквозь яблоневую листву за окном. Салли устало увидела, что в кухне, как всегда, беспорядок. На столе как попало громоздятся книги, газеты, хлеб и варенье. Кто-то пролил молоко на пол. Салли отчаянно хотелось поднять первую страницу одной газеты, угодившую в масло, но она сомневалась в своих силах. Интересно, чья теперь очередь мыть посуду? В раковине виднелась целая гора школьных чашек и тарелок из белого фаянса.

– Ну, я на этот раз не смогу ничего помыть, – сказала она, и тут ей померещилось, что на сушилке стоит страшная, уродливая гномиха.

У гномихи была спутанная темная шевелюра, а одета она была в ярко-зеленый мешок. Мешок спереди топорщился, и сначала Салли решила, что гномиха ужасно толстая, но потом разглядела, что та опирается на край раковины длинными, тощими руками. Гномиха подалась вперед, так что из-за завесы спутанных волос торчал острый белый нос, весь в веснушках, а еще – два крупных передних зуба. Из щели между зубами прямо на белую посуду в раковине била струя воды. Гномиха нарочно скрутила спутанные космы в два узла надо лбом, чтобы не намочить их.

Гномиха сосредоточенно поливала посуду, пока вода во рту не кончилась. Потом, к большому облегчению для Салли, мысли у которой по-прежнему слегка путались, выпрямилась на сушилке. Из-под подола зеленого мешка показались ноги с огромными шишковатыми коленками и разогнулись, отчего гномиха сразу стала ростом с некрупного десятилетнего ребенка. Когда она сидела, мешок на ней топорщился во многом из-за коленок, но и теперь заметно вспучивался. Фенелла – теперь Салли вспомнила, что гномиху звали Фенелла, – снова набрала в рот воды из кружки, которую держала в руке, и попробовала, что будет, если поливать посуду сверху. Струя воды ударила в чашку и выплеснулась на пол.

– Фенелла, так посуду не моют! – закричала Салли. – И что это за дурацкая прическа в два узла?

И не услышала ничего – ни звука, кроме тихого шипения струи изо рта Фенеллы в чашке и по полу и негромкого жужжания мух над столом. «Меня никто не слышит! – подумала Салли. – Что мне делать?»

Но Фенелла сказала:

– Посмотри-ка, Салли.

И повернула голову к Салли – белое лицо, веснушки и два больших умных глаза под узлами волос.

– Ох, я и забыла, – сказала Фенелла. – Ее здесь нет.

Тут Фенелла задрала острый нос и во весь свой пронзительный голос завопила:

– Шарлотта! Шарт! Шарт, иди сюда, посмотри! – Голос у Фенеллы был самый громкий в мире. Стекла задребезжали, мухи перестали жужжать.

– Тише ты, – отозвался кто-то из соседней комнаты, явно не вслушавшись в ее слова.

– Да я тут такое выдумала – жуткая жуть! – проорала Фенелла.

– Ой, ну сейчас…

В соседней комнате что-то задвигалось – как будто ворочался кто-то тяжелый и шестилапый. Когда этот кто-то вошел, голова его была примерно вровень с головой Салли. Больше всего он был похож на двух человек, укрытых старым серым ковриком.

«Это просто Оливер», – поспешно напомнила себе Салли. И невольно попятилась обратно в коридор.

Оливер всегда производил сильное впечатление, когда показывался внезапно. Оливер был ирландский волкодав или что-то вроде, но ростом крупнее осла и весь нескладный и размытый по контурам. Словно кто-то пытался нарисовать собаку, и вышло плохо. И он был такой огромный, что просто в голове не укладывалось.

«Оливер и мухи не обидит», – напомнила себе Салли.

И все равно было страшновато смотреть, как Оливер топает прямиком к двери в коридор и к Салли. Его огромная сопящая башка – скорее медвежья или кабанья, чем собачья, – поравнялась с несуществующим лицом Салли и громко втянула воздух. Косматый хвост вильнул – раз, другой. Откуда-то из недр его огромного горла донеслось далекое поскуливание. Потом где-то еще глубже, в косматой груди, зародился далекий рык. Пес отпрянул, рыча, отскочил в сторону, уронил хвост, поджал его между лап. Похоже, Оливер не мог отвести огромных затуманенных глаз от того места, где стояла Салли. Поскуливание то и дело прорывалось сквозь рык и снова сменялось грозным рокотом.

– Что это с Оливером? – спросила Шарлотта с порога гостиной.

Шарлотта потрясла Салли не меньше Оливера. Она была такая же крупномасштабная. И такая же, как Оливер, огромная и размытая по контурам. Вокруг головы вилось размытое облако светлых волос. Из облака выглядывало размытое лицо, будто смазанная фотография ангела Филлис. Габаритами она была с высокую, полную женщину, но фасон ее тесного платья явно задумывался для маленькой девочки. Вся ее размытая огромная фигура излучала мощь и характер, которые каким-то образом оказались втиснуты в разум девочки-подростка – точно так же, как тучное тело было втиснуто в детское платьице. Она несла книгу, заложив страницу пальцем.