А зачем глаза тем, у кого они не высыхают от слез?

Тем, кто умел вытаскивать людей из сна, глаза были не нужны. Тем, кто умел порхать по чужим снам невесомым пером, выбирая себе любого в собеседники или высасывая из человека его желания, глаза мешали сосредоточиться. Старцы легко заговаривали водянку, бешенство и черную оспу, применяя совсем иные органы чувств. Но не врачевание было их главной задачей, и уж никак не помощь отдельным страждущим. Из собственных чаяний Учителя продолжали ткать серую паутину, начатую их давними предками, и заносили на нее невидимыми перьями все, что встречалось им в дальних странствиях по всем трем твердям.

Они посвящали десятки лет одной мечте — поиску Янтарного канала на четвертую твердь.

Рахмани не хотел выкалывать себе глаза, не умел отрешаться от мира, останавливая ток крови и дыхание. Он не умел сам выбирать себе сны и путешествовать в снах по всей планете. Он не умел призывать грозу, чтобы она размыла дороги, или замораживать водопад, чтобы по нему успела проскакать кавалерийская ила. Он так и не научился драться отражениями, как дерутся доминиканцы, и не научился прятаться во вчерашнем дне. Он докладывал Слепым старцам о каждом подарке Тьмы, найденном им на Зеленой улыбке, о каждом упоминании о четвертой тверди, но так и не нашел ничего стоящего.

Зато Рахмани Саади обладал даром, которому позавидовали бы все Слепые старцы, если бы не вытравили способность к зависти. Он обладал даром, за который отдали бы половину своего золота султаны и шейхи Хибра, а также император Рима и прочие короли Зеленой улыбки. На это редчайшее качество ловца и рассчитывали Слепые старцы, читая пальцами на невесомой серой паутине результаты вековых вычислений. Все приметы указывали на Рахмани, сына дома Саади, человека, хранителя «Книги ушедших», получившего в подарок смертоносную улыбку…

Он один умел находить Янтарные каналы.

Камень пути умер.

Но до того, как я это обнаружила, и после того произошло столько невероятных событий, что мое горе слегка сгладилось. Я ведь понимала, что он не выдержит долгого пути…

К дворцу наместника нас доставили с таким почетом, что я едва не прослезилась. За ближайшим поворотом дороги ждала квадрига, запряженная в боевую беотийскую колесницу, только со снятыми серпами. Очень давно, до замужества, мне довелось видеть, как две отборные фаланги Аристана разогнали на таких колесницах несколько туменов Синей Орды. Был смутный период, когда Синяя орда пыталась яростно опротестовать решения последнего курултая, взбесившиеся младшие сыновья хана жаждали реальной власти и повели кочевников на приступ Батора. Моголы набрали в свои отряды всякий сброд, начиная от бездельников хунну и заканчивая беглыми склавенами. Как и следовало ожидать, хан Золотой орды запросил помощи у наместника, сатрапа Леонида, а когда сатрапа отрывали от любимой игрушки, он приходил в ярость. Наместник поднял ожиревшие фаланги, но пехота явно не успевала одолеть сотню миль за два дня. Ближайший Янтарный канал не пропускал больше шести человек зараз, да и кроме того, периодически выкидывал фокусы — вместо Батора мог вышвырнуть в Уссурийскую тайгу, в лапы неистовым айнам…

Тогда Леонид вызвал гвардейские серпоносные колесницы. Передовая ила совершила невероятное: они рысью пронеслись до границ империи Хин, не останавливаясь даже для водопоя. Они обливали спины коней из бурдюков, давали им на ходу жевать конскую шишу и мочились с бортов колесниц, тоже на ходу. Колесницами командовал постаревший сейчас, а тогда бодрый и буйный диадарх Аристан. Он перехватил пылящее разрозненное войско Синей орды на краю знойных песков Карокорума. Колесничие рванули, даже не успев выстроиться в боевой порядок, и ворвались в самую гущу неприятеля, нанося жуткие раны закаленными вертящимися серпами.

Я нежилась на шелковых подушках под опахалами нубийцев и кушала виноград из рук сатрапа. Так было нужно, и я изображала самую преданную наложницу, хотя Леонид меня никогда не покупал, а если бы попытался, то немедленно получил бы укол кураре в свой жалкий хвост. Так было нужно для Красных волчиц и для народа раджпура. Я кушала виноград из рук наместника, и благодаря этому ни одна пехотная фаланга не была расквартирована в долине Леопардовой реки.

Иногда мы поступаем не так, как велят чувства, но двум мужчинам моей жизни лучше об этом не знать. Мой пропавший супруг Ивачич в то время грыз невкусную науку на первом курсе прусского университета, а мой суровый любовник Рахмани в очередной раз отправился на поиски истинной чести…

Сатрап пригласил меня с собой, потому что я так захотела, хотя сам он предпочел бы переждать восстание за толстыми стенами одного из гарнизонов, раскиданных по лояльной хинской империи.

Колесницы разрезали пешее войско ордынцев, как теплое масло. Серпы стригли с такой скоростью, что многие раненые продолжали преследовать врага, не замечая, что остались без руки или ноги. Бой за меру песка превратился в бойню, хотя ордынцы перестроились и им даже удалось опрокинуть несколько квадриг.

Дротики летели тучами, ударяли о чешую коней, иногда возничих сбивали выстрелами из акребуз, но огнестрельное оружие у ордынцев было отвратительным, их порох вонял, но не взрывался. Колесницы пронеслись до самой границы глубокого песка, там уцелевшие развернулись и вторым заходом врезались в толпу. Темникам хана удалось навести относительный порядок, пешие войска расступились под прикрытием конницы, но тут Аристан ввел в дело притаившихся огнеметчиков.

Больше сотни бомб, начиненных порохом и железными шипами, были раскручены на пращах и выпущены одновременно в самую гущу вражеских рядов. Второй залп, и почти сразу — взрыв такой силы, что заложило уши, а лошади в испуге присели. Сатрап Леонид засмеялся и захлопал в ладоши. Для управителя тысячемильных территорий он вел себя глуповато, подобно шестилетнему ребенку. По всей видимости, ему доставляло удовольствие зрелище оторванных голов и обрывков кишок.

Я делала вид, что невероятно увлечена дешевым коралловым ожерельем, которое мне этот мешок с соломой подарил с таким видом, словно положил к ногам пару провинций. Я перебирала кораллы и следила за тем, как колесницы затаптывают и режут на части разбегавшихся моголов и хунну. От воя и смрада гудела земля. Наша ставка разместилась на высоком утесе, сверху было прекрасно видно, как преданная Аристану гвардия кружит по большому кругу между сотнями мертвых тел, а в центре круга готовятся защищаться взбунтовавшиеся ханы.

Но защищаться и умереть, как подобает гордым степнякам, им не позволили. Их расстреляли из акребуз, методично и расчетливо, а затем добили ножами. Леонид с высоты утеса кивнул своему диадарху, и верный пес исполнил приказ с похвальным усердием. Он уничтожил не только воинов, он перерезал даже обоз, женщин с кухонь и стариков, сапожников и ткачей…

Корона расплавленным диском погружалась в далекие барханы, и брызги крови на фоне ее лучей вспыхивали адскими радугами. Это было почти красиво, если бы не было так ужасно. Отважный диадарх Аристан подавил бунт, а головы мятежных ханов принес сатрапу на щите. Их швырнули псам, уцелевших моголов разоружили и отправили нижними гребцами на триремы. Я кушала виноград, смотрела, как растет гора трофейного оружия, а на взрыхленное копытами и сапогам и поле мне смотреть не хотелось. Там нищие пелтасты Аристана, шваль и копоть македонских городов, копьями добивали раненых. Волчьи стаи уже кружили поблизости в ожидании щедрого ужина, когда наша колесница спустилась в Янтарный канал.