— Смотри-ка, он даже своей смертью подтвердил справедливость клички, которую ему дали, — удивленно отметил Стас. — Упырей-то в сказках как убивают? Осиновым колом в сердце. Ну, а этот сам себе кол подыскал. Пошли, глядеть на него противно.

Солнце еще только начало подниматься над горизонтом, когда машина Гурова подрулила к подъезду дома, где жила семья Лещевых. Накинув на плечи одетого в грязную рубашку и такие же грязные штаны мальчика свою камуфляжную куртку — ранний утренний ветерок нес знобкую свежесть, — Лев повел его к дому. На его звонок в дверь почти сразу же в прихожей послышались торопливые шаги, и… Дальше все смешалось в общем восторге, радостных слезах, объятиях, ахах и охах соседей, сбежавшихся со всего подъезда. С трудом отказавшись от настойчивого приглашения зайти «на чаек», Гуров отбыл в управление.

Войдя в кабинет Орлова, он увидел все еще находящуюся там чету Кульковых. При его появлении супруги разом вскочили на ноги и повернулись в его сторону с безмолвным вопросом, написанным на лицах.

— Мальчик жив, здоров, сейчас он в безопасности, — рухнув в кресло, известил Гуров. — Только что я передал его нынешним родителям.

— Ка… Как вы могли так поступить?!! — Кулькофф говорил, тяжело дыша, словно ему не хватало воздуха. — Ведь это же наш сын! Вы понимаете — наш!!!

Светлана молча закрыла лицо руками, из-под ее пальцев закапали безмолвные слезы.

— Лев, как прикажешь это понимать? — строго поинтересовался Орлов. — Почему сразу не позвонил, как только завершилась операция, почему, в самом деле, единолично решил судьбу мальчика?

— Отвечу. — Гуров встал с кресла. — Только давайте без эмоций, и прошу не перебивать. Мы вообще-то сегодня кого спасали? Ребенка, которому еще только двенадцать. Но за эти дни он испытал такой стресс, что и иному взрослому перенести не под силу. Мальчику сейчас требуется только одно — поскорее вернуться в привычную обстановку. А это тот дом, в котором он вырос. Да, рано или поздно решать проблему родительских прав придется, и Лещевы это понимают. Но не сегодня же! Вы себе можете представить состояние Вити, если бы я вдруг привез его сюда и объявил ему, что вот это и есть его законные мама и папа, а те, кого он до этого считал своими родителями, кого он любит и хочет видеть, — ему вообще никто? Вы что, думаете, что я жестокий, равнодушный, черствый человек? Я вам сочувствую, но в данном случае я исходил из интересов ребенка. Дайте ему прийти в себя!

— Я никогда не соглашусь с тем, что мой сын будет воспитываться чужими людьми! — Глядя в пол, Кулькофф категорично мотнул головой.

— Вынужден напомнить вам библейскую притчу о двух матерях. Не хочу вас обидеть, но вы мне напоминаете именно ту, которая согласилась с предложением царя Соломона разделить мечом спорного младенца. — Гуров грустно усмехнулся. — Вы что думаете, стоит мальчика забрать из его нынешней семьи, привезти в Америку, забросать подарками, свозить в Диснейленд — и он тут же разлюбит своих теперешних родителей? Не думаю. К тому же вы разводитесь, ваша семья распадается. Это что же получается, один мальчик при разделе имущества достанется главе семейства, другой — его супруге? И вы считаете это правильным?

— Нет, мы вчера прекратили бракоразводный процесс. — Кулькофф с вызовом посмотрел на Гурова. — Наша семья не распадается.

— А вы своей супруге уже объяснили суть всей этой истории? — Лев кивнул в сторону Светланы.

— Да, я все ей рассказал. Она меня простила, и мы теперь снова любим друг друга! — с пафосом объявил Кулькофф.

Гуров и Петр переглянулись. В их взглядах читалось одно и то же: как же это у вас все быстро, легко и просто!

— Вообще-то, господин Кулькофф, я бы тоже был не против выяснить кое-какие обстоятельства, — Орлов внимательно посмотрел на банкира, почему-то смешавшегося под его взглядом. — Скажите, что вас связывало с Вилюевым?

— Хорошо… — Кулькофф тягостно вздохнул. — Но лучше расскажу вам все с самого начала. Иначе последующего просто не понять. Ну, то, что у меня была другая жена, коренная американка, вы, я думаю, уже знаете. Дороти была достойной женщиной, но из-за своей болезни не могла иметь детей. В ту пору я начал работать с российскими фирмами и в девяносто третьем в Москве познакомился с сотрудницей одной из компаний. У нас сложились близкие отношения… Потом я уехал обратно в Америку и, поскольку понес в России большие убытки, работать здесь перестал и больше сюда уже не ездил. Потом умерла Дороти. И тут я вспомнил о Светлане. Приехав сюда, я начал ее разыскивать, и когда нашел, то был очень рад, что у нее есть наш общий ребенок. Мы поженились и уехали в Штаты. Наш брак мог бы быть самым счастливым, если бы не периодические расстройства психики моей супруги. Случалось, она по целому месяцу пребывала в меланхолии и депрессии. Она без конца находила у Алекса несуществующие проблемы и болезни… Я выложил кучу денег психиатрам и психоаналитикам, но ей лучше не становилось. Последние три года между нами вообще прекратились супружеские отношения. И тогда я, уже будучи не в силах переносить все это, предложил развестись. Но мне не хотелось потерять сына, и ради этого я придумал, как оставить его при себе, не занимаясь судебными дрязгами.

— Для этого вы решили объявить его без вести пропавшим… — Петр понимающе качнул головой.

— Да. Я приехал в Россию и разыскал своего старого знакомого, Геннадия Вилюева. Он около десяти лет работал следователем прокуратуры, а потом ушел в частный охранный бизнес. Я попросил его мне помочь, и он разработал схему подмены Алекса похожим на него мальчиком. Эта мысль пришла ему в голову после того, как он увидел фото Алекса. По его словам, у себя в Подольске однажды он случайно встретил очень похожего. У него была феноменальная зрительная память. Но ему еще были нужны помощники. И он их нашел среди сотрудников своей охранной фирмы, откуда незадолго до этого уволился.

— Так, так, так… — Гуров повернулся к Петру. — Теперь понятно, откуда Вилюев знал Хаджиняна — как следователь он вел его дело. Так сказать, наставлял на путь истинный. А потом сам же начал подбивать свернуть с этого пути. Ну а когда тот отказался, сам же и убил. Сколько вы ему предложили за эту операцию? — Лев посмотрел на Кулькоффа.

— Пять миллионов российских рублей. Это помимо затрат на помощников и возможные накладные расходы. Сначала все шло, как он и рассчитал. Но потом вдруг начались осложнения. Основной помощник начал его шантажировать, требуя увеличения гонорара. Вообще-то я обещал Геннадию выдать премию той же величины, что и аванс, в случае удачного завершения дела. Но его помощник единолично хотел получить миллион долларов. В противном случае он угрожал убить мальчика. Видит бог, я не хотел, чтобы хоть в какой-то, даже самой малой степени могло произойти нечто подобное. По плану Геннадия, после завершения операции мальчик должен был вернуться к родителям, которым я предполагал заплатить не меньше пары миллионов рублей.

— Но, как говорится, мы — полагаем, а бог — располагает… — незаметно войдя в кабинет и дослушав Кулькоффа, Станислав резюмировал сказанное им. — Дальнейшее понятно. Ситуация и так была как на ходулях, а после того, как Вилюева отравил его помощник по кличке Упырь, вообще вышла из-под контроля. Кстати, сейчас-то как здоровье госпожи Кулькофф?