— Да, — машинально ответил я, но в трубке уже была только пустота.

Только через несколько минут, когда поутихло бешено колотившееся сердце, и пальцы перестали мертвой хваткой сжимать ни в чем не повинный телефон, ко мне опять вернулась способность соображать. И сообразил я следующее.

Первым и главным было то, что мои живы, хоть и не очень здоровы. Второе — я понял, как Голос контролирует мое пребывание в Женеве. Когда я выключил по его команде телефон, он перезвонил мне, и по ответу системы понял, что я на месте. Для подтверждения этой версии я еще раз выключил свой мобильный и позвонил на свой номер с гостиничного телефона. Ну, точно приятный голосок механической операторши что-то забалабонил по-французски. Правильно, находись я в Москве, треклятая МТС сразу же сообщила бы Голосу об этом на чистом русском! Третье — для того, чтобы я не свихнулся на почве тревоги за семью и не рванул бы в Москву, Голос прокрутил мне запись с голосами Галины и Юльки, а хоть и косвенно, это свидетельствует о том, что мои пока в относительной безопасности. По крайней мере, до понедельника. Но почему похитители не разговаривают с пленниками? Не знают русского? Чтобы не выдал акцент? Или — чтобы не узнали голос? И опять эта мысль подводила меня к версии, что Голос, вполне вероятно, кто-то из своих. Ну, что ж, все не так плохо, как кажется на первый взгляд. Еще бы деньжат бы где раздобыть, да сообразить, как обмануть Голосовы проверочки, и можно было бы подумать о том, а не рвануть ли на самом деле в Москву, разбираться с делами, так сказать, по месту их совершения. Ладно, об этом позже, а сейчас — в клинику. Посмотрим, не добавит ли мне ясности еще и разговор с Талией.

Ввиду материальных затруднений я с Ташиной сумкой через плечо рванул на Швейцарский бульвар пешочком. Вчерашний арманьяк и иже с ним быстренько стали выходить обильным потом, но минут через сорок я, тяжело переводя дух, стоял на пороге клиники. Наверное, по случаю субботы дверь была заперта, но мне не пришлось долго дергать за ручку, потому что откуда-то сверху раздался Ташин голос:

— Привет, Глеб, я здесь!

Я поднял голову. Талия, рискуя вывалиться, чуть не по пояс высовывалась из маленького окошка на третьем этаже, и махала мне рукой, улыбаясь во весь рот. В ответ я сдержанно кивнул ей головой. Через минуту дверь открыли, я вошел, и поднялся на второй этаж. Талия ждала меня в небольшом холле знакомого мне коридора на втором этаже, и сразу же бросилась мне на шею. Она была простоволосая, в симпатичном розовеньком халатике, ничуть не походившем на больничный, и мягких шлепках на босу ногу. От ее волос, кроме такого привычного ее запаха, чуть-чуть пахло лекарствами. Она крепко прижалась ко мне, прошептала: "Я так скучала по тебе!", и затихла. Я стоял, слыша, как трепещет Ташино сердце, и мне тоже захотелось обнять ее. С трудом я взял себя в руки, и отстранился от нее.

— Надо поговорить, — сказал я, глядя ей в глаза.

Наверное, она сразу все поняла, потому, что сникла вся, и молча села в кресло, пристроив локти рук, сжатых в замок, между колен. Я сел в кресло рядом с ней.

— Я все знаю, — начал я, и она кивнула.

Я рассказал ей все, что знал, и поделился всем, о чем догадывался. Она слушала молча, не перебивая, только ее голова опускалась все ниже. Только когда мой рассказ уже подходил к концу, она подняла глаза и затравленно посмотрела на меня. Боже, какая в этих глазах была тоска!

— Ты можешь очень помочь мне, если расскажешь, что знаешь, — хмуро закончил я, помолчал, и поправился: — Даже не мне поможешь, а моей жене и дочери.

Талия минуту молчала, потом с отрешенным видом начала говорить. Разумеется, мне и раньше было ясно, что «матподдержку» Талия получала и до меня, просто не хотел думать об этом, равно как и о том, как это занятие на русском языке называется. Клиентов, которые не прочь попробовать экзотики, ей поставляла некто Роза — старая, профессиональная сутенерша, которой Талия «отстегивала» процент. Вот на этом-то полгода назад Лорик Талию и подловил. Он пришел от Розы, как обыкновенный клиент. Только она разделась и легла в постель, как клиент, заявив, что хочет заранее рассчитаться, протянул ей деньги. Как только она взяла их, в квартиру ворвались люди в штатском. Среди них были испуганные соседи и совсем еще мальчик лет двенадцати, который на вопрос «клиента»: "Это она?" ответил: "Да, это она заставляла меня делать то, что на кассете" и показал на нее пальцем. Талия была ни жива, ни мертва, а Лорик сказал ей, что все они — сотрудники милиции и понятые, и что она арестована за содержание притона, проституцию и вовлечение в занятие этим несовершеннолетних. Несовершеннолетний — вот этот мальчик, которого изнасиловали двое мужчин кавказской национальности, при этом все снимая на пленку. Кавказцев по заявлению мальчика задержали, и те показали, что деньги за мальчика они заплатили ей, Талии. И мальчик показал на нее. У мальчика многочисленные внутренние разрывы и повреждения, и что по совокупности ей «светит» лет семь, не меньше. У Талии все поплыло перед глазами, и она лишилась чувств.

Когда она пришла в себя, в комнате кроме Лорика никого уже не было. Он сказал, что дело можно закрыть, если она подпишет чистосердечное признание, и согласится на него работать. Но Талия уже смогла немного взять себя в руки, и начала сопротивляться. Она сказала, что ничего подписывать не будет, а на суде дело, безусловно, «развалится». Тогда Лорик усмехнулся, и сказал, что, возможно, будет и так, но что она, Виталия Виревич, думает о том, чтобы прямо сейчас поехать в следственный изолятор, и быть помещенной в общую камеру с уголовниками, ведь по общегражданскому паспорту она — до сих пор мужчина. И сидеть в этой камере вплоть до выяснения обстоятельств? А обстоятельства могут и не выяснится, зато при обыске у нее на квартире могут найти чек с героином. И знает ли она настоящее значение выражения: "Искать приключения на собственную задницу?" Талия не выдержала, и согласилась. Она собственноручно написала признание в том, что занималась проституцией, содержала притон, сдавала малолетних девочек и мальчиков извращенцам-кавказцам, и сама неоднократно вступала в противоестественную интимную связь с тем самым мальчиком. Лорик ушел, сказав, что свяжется с ней, и скажет, что делать. А после его ухода двадцатидвухлетняя Талия обнаружила, что в ее голове полно седых волос.

Я слушал ее, сжав кулаки так, что костяшки побелели, н не замечал этого. А Таша продолжала.

Лорик позвонил через неделю, и сказал, что к ней придет фотограф. Фотограф пришел, сначала сделал несколько самых обыкновенных снимков, а потом заставил ее, сгорающую от стыда, два часа позировать обнаженной. На следующий день пришел сам Лорик, и сказал, что на ее квартире теперь будет установлена аппаратура, и все ее встречи с клиентами будут сниматься на пленку. Еще Лорик сказал, что от ее имени он послал ответ на одно объявление о знакомстве, которое разместил в Интернете некто Антон, и что однажды этот Антон ей позвонит. Этот Антон, то есть, я Лорику и был нужен.

— А ты не спросила его, почему он так уверен, что я вообще позвоню? хмуро и зло перебил ее я.

От неожиданного вопроса Таша вздрогнула, как от пощечины.