Но потом русско-прусские отношения становились все хуже и хуже. Напрасно в 1746 году Фридрих II обвинял вернувшегося из Петербурга Мардефельда в том, что тот пожалел и не дал Бестужеву взятку в 100 тысяч рублей для предотвращения русско-австрийского сближения. Да, роль Бестужева в изменении курса русского правительства была велика, «партия» короля при русском дворе была подавлена, но все же самой важной причиной поворота России к Австрии стала политика самого Фридриха II в ходе Первой и Второй Силезских войн, рост территории его королевства. Блестящие победы прусской армии стали представлять угрозу общей системе международных отношений и той роли, которую привыкла играть в Европе Россия. Сильное беспокойство вызывали непредсказуемые, нарушающие все принятые нормы поведения поступки «мироломного» короля, его неприкрытая агрессивность и несомненная возрастающая сила.

Все империи «подворовывали», не стеснялись прихватить чужие территории, расширяя зону своего влияния, ведя упорную закулисную борьбу в «спорных» зонах. Но никто не действовал столь решительно и грубо, как Фридрих. России, например, потребовались многие десятилетия, чтобы незаметно втянуть в себя и «проглотить», как удав кролика, Курляндию, затем точными, выверенными шагами низвести до ничтожества государственность Речи Посполитой, приучить общественное мнение, усыпить бдительность врагов России, отвлечь их от «жирного гуся» (так называл Курляндию Бирон). А тут неожиданно и дерзко появляется король-разбойник, на глазах у всех нападает на почтенную даму и грабит ее раз, потом другой! Доверять такому господину нельзя. По этому поводу Бестужев писал: «Коль более сила короля Прусского умножится, толь более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного соседа [нашей] империи приключиться может». Речь, конечно, шла не о территории России, а о ее интересах в Европе.

Фридрих, несмотря на все свои старания усыпить «северную медведицу», достичь этого так и не смог — слишком тесна Европа, слишком перепутаны в ней различные интересы. В итоге, если во время Первой Силезской войны (1740–1742) Елизавета, при дворе которой была сильна прусско-французская партия Шетарди — Лестока, прохладно относилась к отчаянным призывам Марии-Терезии о помощи, которую Россия была обязана предоставить согласно договору, то все изменилось с началом в 1744 году Второй Силезской войны, когда Фридрих напал на Саксонию. Это был тревожный звонок для Петербурга. Вторжение рассматривалось как вмешательство в сферу русских интересов: ведь саксонский курфюрст — наш польский король! Саксония обратилась за содействием к России. Елизавета, как всегда, долго колебалась, но потом ее убедили слова канцлера: «Интерес и безопасность… империи всемерно требуют такие поступки (Фридриха. — Е. А.), которые изо дня в день опаснее для нас становятся, индифферентными не поставлять, и ежели соседа моего дом горит, то я натурально принужден ему помогать тот огонь для собственной безопасности гасить, хотя бы он наизлейший мой неприятель был, к чему я еще вдвое обязан, ежели то мой приятель есть». С позором изгнанный из Дрездена Август III как раз и был приятель России.

Бестужев в специальной записке, поданной императрице в сентябре 1745 года, настаивал на выработке конкретного плана помощи Саксонии, ибо, по его мнению, оставшись в стороне, «дружбу и почтение всех держав и союзников потерять можно». Елизавета Петровна вняла требованиям Бестужева и 8 октября 1745 года предписала фельдмаршалу Петру Ласси сосредоточить в Лифляндии и Эстляндии войска размером около 60 тысяч, чтобы весной начать наступление против Фридриха II. Это обстоятельство ускорило заключение мира между Пруссией и Саксонией. Не будем забывать, что ахиллесова пята Прусского королевства — Восточная Пруссия — находилась прямо под носом Российской империи и, как показали события Семилетней войны, защитить Кенигсберг основными силами прусской армии оказалось невозможно.

Уже после этого отношения России и Пруссии стали подчеркнуто недружественными. Но это была победа Бестужева, и он, не без удовольствия, писал императрице, подводя итог всему происшедшему: «Король прусский не вполне преуспел в своих домогательствах и что достигнутое им от России не совсем соответствовало его надеждам». Так оформилась доктрина сдерживания Фридриха с помощью угрозы захвата Восточной Пруссии и намерения войти в Германию с экспедиционным корпусом. Важным элементом этой доктрины стали и дружественные отношения России с Австрией. С начала 1746 года в Петербурге велись напряженные переговоры с австрийскими дипломатами о заключении оборонительного союза. Договор был подписан в конце мая 1746 года и оказался очень важен для Австрии. Союзники обязались поддерживать друг друга в действиях против Турции и Пруссии, причем Мария-Терезия очень рассчитывала найти поддержку у России в осуществлении своей заветной мечты — возвращении Силезии в состав империи. История с подготовкой корпуса Ласси в 1745 году показалась удачной, и Россия с тех пор держала в Лифляндии крупную группировку войск, готовую в любой момент двинуться на Кенигсберг.

Напряженные отношения с Пруссией ужесточало начавшееся острое соперничество русских и прусских дипломатов в третьих странах. В конце 1740-х годов Петербург был особенно раздражен попытками Пруссии вмешаться в шведские дела и добиться усиления шведского короля. Это как раз шло вразрез с интересами России, которая хотела ослабления шведской государственности и всячески поощряла борьбу политических группировок в среде шведского дворянства и в рикстаге. Наконец, к прочему прибавилось яростное неприятие императрицей Елизаветой персоны Фридриха, которого она, подобно Марии-Терезии и мадам Помпадур, люто возненавидела. Чем же Фридрих вызвал такую ярость трех прекрасных дам, будет рассказано в главе о Семилетней войне.

XVIII век, как и все другие столетия, полон историй о счастье, которое вдруг падает к ногам самого обыкновенного человека, как сказочной красоты бриллиант, и нужно только наклониться, чтобы поднять его из дорожной пыли. История удачи одного из самых счастливых семейств XVIII века, Разумовских, началась в первых числах января 1731 года. «Изрядно продрогший полковник Федор Вишневский, командированный на Украину за вином для двора императрицы Анны Иоанновны, остановил свои сани у ограды маленькой церкви села Чемары, что под Черниговом, перекрестился и вошел в теплую тьму сельского храма. Шла служба, в церкви было много народа, пел хор, и сразу же Вишневский замер от изумления — среди голосов хористов его ухо уловило дивный тенор. Его обладатель, ладный двадцатидвухлетний парубок Олеша Розум, вскоре предстал перед столичным гостем». Так или примерно так описывают начало этой волшебной истории все авторы. И самое удивительное, что история эта, несмотря на ее литературность, подлинная. Вишневский — реально существовавший человек, после возвышения Разумовского ставший одним из его приближенных. Молодой Розум сразу же понравился Вишневскому, оценившему скромность, природную воспитанность, голос, ум и прекрасную внешность певца. На следующий день полковник увез Алешу в дальний заснеженный Петербург, в придворную капеллу. Так начался «случай» Разумовского.

Как известно, в XVIII веке «случаем» называли успех, удачу, необыкновенное везение. В соседней с Чемарами деревне Лемеши на почтовой дороге от Чернигова на Козелец, где жила вся большая семья Розумов (отец, мать, три сестры и три брата — Данила, Алексей и Кирилл), так и считали — Алешке Розуму подвалило необыкновенное счастье! Впрочем, такие случаи были известны и раньше: украинских певчих высоко ценили в церковных хорах России и в придворной капелле, их даже выискивали по всей Украине присланные из столицы нарочные. По петербургскому тракту отправились уже многие местные хлопцы. Щедрая певучая Украина была неисчерпаема на голосистые таланты. Как писала наперсница цесаревны Елизаветы Мавра Шувалова в 1738 году с Украины своей госпоже, «с великою охотою отдают к Вашему высочеству хлопцев отцы и родня, слышут, каковы к ним милостивы и как содержите». Но Алеше повезло вдвойне — его жизнь была тяжела, в округе не знали другой такой бедной и несчастной семьи, какой была семья Розумов. Отец Алексея Григорий Розум был горьким пьяницей, большую часть дня проводил в шинках, пропивая там всё, что мог найти дома и отобрать у жены. У Натальи же Демьяновны Розумихи — матери Алексея — оказалось ангельское терпение. Жить со вздорным, грубым, несдержанным на слово и руку мужем было мучительно и даже опасно: как-то раз он спьяну чуть не зарубил топором Алексея, обнаружив, что сын не пасет стадо, а сидит дома с книжкой в руках.