– Расти! – воскликнула она. – Вам удалось!

Расселл, сделав пару шагов навстречу, заключил сестру в объятия.

– Запах чертовски соблазнителен, – заметил папа, глянув на меня. – Похоже, Молли, мы нынче будем пировать.

Ванда наклонилась и звонко чмокнула моего отца в щеку.

– Рада видеть вас снова, Грэхем, – приветливо произнесла она.

Кожа у Ванды оказалась гораздо светлее, чем у Расселла, и мне еще не приходилось видеть таких завораживающих, зеленых с золотистым отливом глаз, как у нее.

– Неужели это Молли? – взглянув на меня, спросила она.

– Да, мэм, – смущенно пролепетала я.

Она взяла меня за руку и оглянулась на Расселла.

– Девочка Амалии? – спросила она, и Расселл кивнул.

Я испытала потрясение. Не много людей знали, что меня родила Амалия.

– Вы знакомы с Амалией? – спросила я.

– Ванда познакомилась с ней, заехав в Моррисон-ридж навестить Расселла, – пояснил папа. – Верно, Ванда?

Ванда в замешательстве взглянула на него, но потом, казалось, вспомнила об этом знакомстве.

– Конечно, верно! – воскликнула она и вдруг куда-то потащила меня за руку. – Ладно, пошли скорее, – добавила она, направляясь по газону к жаровне. – Пора знакомиться.

Мы продвигались довольно медленно, почти через каждые пару шагов Расселл останавливался и знакомил нас с родственниками. От знакомства с таким множеством людей их имена и лица быстро смешались в моей голове. Дяди Такието и Сякие-то. Множество женщин, которых Расселл назвал «тетушками». Уйма кузенов, большинство ровесники Расселла, толпились вокруг жаровни, тайком отрезая хрустящие кусочки свинины. Насколько я видела, мы с папой были здесь единственными белыми людьми, и я подумала, что теперь имею легкое представление о том, как ежедневно чувствовала себя пара чернокожих ребят в моей школе.

Ванда привела меня в дом, где дверной проем в кухню оказался таким низким, что мне пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой.

– Когда строили этот дом, люди были менее рослыми, – заметила она.

В заполненной паром жаркой кухне суетилось множество женщин и царил сильный, безошибочно узнаваемый запах отварной листовой капусты. Ванда познакомила меня со своими четырьмя сестрами.

– Это Карла, медсестра. А Ри-Ри – учительница. Тьюла, тоже медсестра, и Дженис медсестра… – Имена и лица сливались, но я насчитала трех медсестер и двух учителей. – А вот и наша мама, она готовит свои всемирно знаменитые дьявольские яйца [32]. – Мы с Вандой уже стояли около сидевшей во главе стола матери Расселла, она ловко начиняла белковые лодочки, выдавливая в них желтковую смесь из парусинового кондитерского мешка.

– Посиди здесь, милочка. – Мать Расселла показала мне на скамью, стоявшую вдоль стола. – Ты можешь нарезать огурчики для картофельного салата.

Я обрадовалась, получив задание. Мне необходимо было чем-то заняться, чтобы выкинуть из головы мысли о том, как отчаянно хочется скорее позвонить Крису и Стейси. Причем я даже не знала, кому мне хочется позвонить в первую очередь. Я принялась резать соленые огурчики на деревянной досочке, выданной мне Вандой, и мгновенно вспотела, словно нарезка огурцов представляла собой тяжелый физический труд. Наряду со множеством людей эту окутанную паром кухню заполняла звуковая какофония, состоявшая из болтовни, смеха, стука ножей и приглушенной музыки, доносившейся из уличного магнитофона.

Я почувствовала холодок, исходящий от пары сестер. То есть холодок, типа: «и что эта белая девчонка делает на нашей кухне?» – но, может, я и ошиблась. Может, они просто по натуре хладнокровны, однако попавшему к ним чужаку легко истолковать это как неприязнь. Остальные относились ко мне очень мило, одна из сестер вручила мне более острый нож, когда я перешла к нарезке помидоров, а другая отвесила комплимент моим прелестным синим глазам.

– Видимо, ты унаследовала их от папы, – заключила она.

– Расти нравится работать в вашей семье, – сказала мать Расселла, присыпав паприкой начинку дьявольских яиц. Ее седеющие волосы были собраны в пучок на затылке, а сама она в отличие от меня выглядела усохшей, точно давно запеклась до сухости от жара на своей кухне.

– Он говорит, что вы по-настоящему хорошие люди.

В моей голове пронеслось множество вариантов ответа. Что мы действительно не могли бы справиться без него. Что он предугадывает нужды папы еще до того, как папа сам их осознает. Что он, не жалуясь, занимается самыми неприятными и трудными делами.

– Мы воспринимаем его скорее как члена семьи, чем как работника, – в итоге, удивив саму себя, выдала я.

Эти слова прозвучали как-то по-взрослому, и прежде я никогда не произносила их, но именно так я и воспринимала Расселла. Услышав мое признание, пара сестер повернули головы в мою сторону. Одна из них, Ри-Ри, рассмеявшись, пробурчала что-то себе под нос.

– Помолчи, Ри, – бросила Ванда.

Я смущенно покраснела, подумав, что она посмеялась над моими словами.

– Так говорили все, у кого работал Расти, – с гордостью произнесла его мать, не обратив внимания на реплики своих дочерей.

Впервые я задумалась о том, что Расселл работал не только у нас. Мне говорили, что он и раньше выполнял подобные обязанности, но сейчас я вдруг почувствовала ревность к его прежним подопечным. Мне хотелось, чтобы он жил с нами всегда.

– Правда, я никогда не слышала от него, чтобы ему так нравилась работа, как у вас, – заметила Ванда.

У меня появилось ощущение, что она умеет сглаживать неловкие ситуации. «Видимо, так же, как наша тетя Клаудия, она является миротворцем в этой семье», – подумала я и с благодарностью посмотрела на нее.

* * *

После приготовления всех закусок их вынесли на улицу, и нас с папой усадили за ближайший к дому столик. Из магнитофона доносилась песня «Обращайся с ней как с леди» группы «Темптейшнс» [33]. Я вызвалась покормить папу, чтобы Расселл мог спокойно пообщаться с родственниками. Расселл повсюду чувствовал себя как рыба в воде, заметила я, видя, как он непринужденно шутит со своими кузенами, кузинами и сестрами. Такой же спокойный и довольный, каким он выглядел у нас дома, здесь он приобрел еще какую-то новую легкость, в нем не ощущалось ни малейшего напряжения, и с лица не сходила беспечная улыбка. Я упорно следила, как он общается с близкими ему женщинами, выискивая ту, которой он говорил по телефону о любви, но он, казалось, общался со всеми одинаково, никогда особо не выделяя. «Наверное, он тогда говорил по телефону с Вандой или со своей матерью», – с облегчением подумала я. Осознав, с какой любовью относится он к своим родственникам, можно совершенно естественно представить, что он сказал одному из них: «Я тоже люблю тебя».