Ей пришлось, однако, научиться приспосабливаться к определенным условиям, заниматься хозяйством. И здесь Джой, столкнувшись с проблемами конфликтной прислуги, неисправного бойлера и неотвратимостью приготовления еды, невольно проникалась сочувствием к матери. С ее склонностью к одиночеству Джой не скучала без компании и поэтому нормально переносила длительное отсутствие мужа. Ей также пришлось привыкнуть к тому, что Эдвард нуждается в большом внимании. В первые годы их совместной жизни ей приходилось подавлять в себе ощущение клаустрофобии, когда он, бывало, ходил за ней из комнаты в комнату, как собака, выпрашивающая объедки. Ей также приходилось учиться большей общительности: положение Эдварда обязывало его к частым развлечениям с новыми коллегами и деловыми партнерами, посещавшими корабли. В обязанности Джой входила организация званых вечеров, разработка меню, инструктаж прислуги и подготовка достаточного количества форменной одежды – белая форма на день и короткие пиджаки на вечер для кают-компании, – чтобы муж всегда выглядел как положено.

Джой ничего не имела против: эти вечеринки проходили по-другому, поскольку жене Эдварда, освобожденной от бесконечных представлений потенциальным партнерам, позволялось в чем-то ошибаться. В те дни она редко ставила его в неловкое положение, даже когда не знала, что сказать. Он всегда говорил, что предпочитает ее общество всякому другому. Иногда другие мужчины, натянуто улыбаясь, отчитывали его за чрезмерную внимательность к жене. Очевидно, не принято было проявлять подобный интерес.

Они с Эдвардом разработали условные знаки: если кто-нибудь особенно докучает, потереть нос, повторное поглаживание волос означает чопорность, а если тянешь себя за мочку левого уха, значит мечтаешь о том, чтобы тебя вызволили. И Эдвард всегда спасал жену, подходя к ней с выпивкой и шуткой отвлекая раздражающего субъекта. Был еще один знак, означающий желание оказаться наедине. Это всегда заставляло Джой краснеть. Эдварду не терпелось побыть с ней наедине.

Но в Гонконге все будет по-другому, Джой не сомневалась. Она снова станет стеснительной, не очень-то красивой Джой, которая неловко чувствует себя в компании и которую вдобавок изводит мать. Дочь старого доброго Грэма. Ну разве не досадно? Счастье, что она вообще вышла замуж. Так давно замужем, и нет детей. Что скажут люди?

Они вернулись в колонию в одну из самых влажных за всю историю недель, когда многоэтажные морские казармы на Пике были постоянно окутаны серым туманом, а волосы Джой от высокой влажности топорщились во все стороны, и ей приходилось по три раза на дню переодеваться. Дом был только что построен, и Джой, наблюдая за работой китайских слуг, которые вносили мебель в просторную трехэтажную квартиру, с восторгом увидела, что в ней есть не только огромная светлая гостиная с видом на бухту Абердин, отдельная столовая и не меньше трех спален, но и ультрамодные обогреватели, помогающие бороться с плесенью во время сезона дождей.

Женщины, живущие в колонии, вели непрекращающееся сражение с плесенью с той же мрачной решимостью, с какой их мужья бились с японцами. Выбора у них не было. Если в платяном шкафу не устанавливались маленькие электрообогреватели или кожаная обувь не протиралась, то от теплого и влажного воздуха квартиры все вещи через две недели зеленели, а лучшая одежда одевалась в зеленую бахрому. Необходимо было особенно бережно сохранить хотя бы одну коробку сигарет. Джой выяснила, что, даже если ты не куришь, важно иметь что предложить – очень неловко смотреть, как гость пытается прикурить влажную сигарету. И повсюду в воздухе витал неприятный запах плесени, предупреждая о вездесущих спорах. Джой включила обогреватель еще до того, как внесли ее вещи, и они вместе с тремя китайскими парнями одобрительно кивали, когда машина начала с негромким рокотом забирать влагу из воздуха.

Им повезло с квартирой, сказала ей одна из жен. Она же посоветовала Джой опускать вниз корзину на веревке, когда услышит свисток почтальона, – утомительно было идти вниз. Со времени прихода к власти коммунистов в Китае Гонконг был наводнен беженцами, что вызывало пугающие проблемы с жильем. На холмах возникали целые городки из лачуг, в гавани теснились сампаны, на которых жили «лодочники». Колония превратилась в еще более важный коммерческий центр, ее заселяли всякого рода люди, захватывая лучшие дома и поднимая арендную плату.

Появились некоторые желанные нововведения. Стало возможным посылать прислугу за свежими продуктами в магазины от молочных ферм и покупать особые деликатесы наподобие устриц, доставлявшихся по воздуху из Сиднея. Появились новые магазины с разнообразными товарами, журналами и книгами. Приток молодых медсестер и учительниц означал, что теперь легко было набрать нужное число гостей на званый обед. Джой обнаружила, что большинство медсестер общительные, и хотя несколько ожесточились, но с юмором относятся к своему опыту в войсках. Они искали общества молодых офицеров – более активно, чем учительницы, не столь уже молодые. У них часто хватало задора сопровождать мужчин в Ваньчай, где в неоновом свете распускалась ночная жизнь, возникали новые клубы вроде «Смоки Джойз» или «Розовой кошечки», извлекающие выгоду из потребности в развлечениях как военных, так и одиноких торговцев. Джой было очень любопытно узнать, что это за клубы, и хотелось выяснить, что в них такого скандального, однако Эдварду это казалось неинтересным. К тому же это было не то место, куда уважаемые женщины ходят в одиночку, особенно после наступления темноты.

А между тем мать Джой горько жаловалась на непрекращающийся грохот строительных работ и на исчезновение красивых видов из-за быстро растущих многоэтажных зданий, подступающих к береговой линии. Она говорила, что офисные здания, выросшие вокруг Сентрал-роуд и Дево-роуд, загородили вид на море из западных окон, а еще и сесть в трамвай стало практически невозможно. Поэтому Элис была в восторге от автомобиля Джой, белого «Морриса-10», на котором Джой каждый день не спеша ездила в гавань, чтобы встретить мужа после работы.

– Если хочешь, отвезу тебя на рынок в Стэнли, – предлагала Джой, выезжая задним ходом из гаража и глядя на изумленное лицо матери.

Элис никак не могла привыкнуть к независимости дочери.

– Это необычно, – говорила она теперь про Джой. – И на мой взгляд, не очень женственно, – сказала она матери Стеллы.

Элис могла признаться в этом миссис Ханнифорд, поскольку все знали, что Стелла бросила своего мужа-пилота, и поэтому ее родственники были не вправе судить.

– Не хочется тебя затруднять, – ответила Элис, обеими руками крепко прижимая сумочку к животу.

– Послушай, мама, мне это совсем не трудно. Мне нужно купить новое белье, и ты поможешь мне его выбрать. Поехали, хорошо проведем время.

Элис помолчала немного.

– Я подумаю, – сказала она.

С их возвращением в Гонконг опасения Джой по поводу ее стеснительности в обществе, как это было у нее в юности, не оправдались. А вот трудности общения с матерью никуда не делись. Хотя мать почти не вмешивалась в ее дела – Джой даже приходилось уговаривать Элис составить ей компанию, – поджатый рот матери по-прежнему выражал неодобрение или разочарование, к которым примешивались мученичество, а также неприкрытая ревность. Когда Эдвард, приехав домой с верфи, позволял себе в отношении жены нечто большее, чем чмоканье в щеку, голова Элис поворачивалась, как на шарнирах, и она нарочито отводила взгляд. Если зять приглашал Элис на ужин, та неохотно соглашалась, несколько раз повторив, что не хочет мешать. Он проявляет поразительное терпение, с благодарностью думала при этом Джой, но лишь потому, как знали оба, что Элис мало влияла на его жизнь. Если Эдвард предлагал Джой поехать кататься верхом на острова к югу от Гонконга, брови Элис взлетали вверх, словно он собирался заняться на публике какими-то сексуальными извращениями.