Анна решила, что мы должны поддерживать эту его склонность. Чтобы, как она сказала, прививать ему художественный вкус. Я не считал, что страсть Алана имеет непосредственное отношение к искусству, но тогда у меня еще не было собственной конкурентоспособной теории. (Теперь я бы сказал, что фотографии приводили Алана в восторг, поскольку они были точными, обманчивыми копиями действительности. Как и он сам.) В книжном магазине в центре Виннипега мы купили четыре огромных и очень дорогих альбома фотографий, сделанных знаменитыми фотографами. Я ни о ком из них не слышал. Двое из них, точнее две, обе женщины, давно умерли. Работы одной из них, которую звали Диана Арбюс и которая жила в середине прошлого века, были весьма примечательны: гиганты, карлики, бородатые женщины, идиоты, трансвеститы и транссексуалы. Монголоиды неопределенного возраста и пола, одетые в нечто вроде крестильных сорочек. Маленькие белые ангелы. Ее фотографии были гротескными, порой пугающими, и в то же время красивыми и трогательными, полными сострадания. Алану она нравилась больше всех. Мне тоже. (Там была фотография помешанного маленького мальчика, сжимавшего игрушечную гранату. Она выворачивала мне душу.) Другая женщина, Энни Лейбовиц, работавшая ближе к концу прошлого века, делала глянцевые стилизованные портреты знаменитостей, по большей части незнакомых мне. Двое фотографов-мужчин, оба с фамилией Линч, были более современными. Один из них специализировался на сероватых одноцветных снимках пришедших в упадок канадских городков, другой — на изображении брошенных механизмов, металлолома. Купив по настоянию Анны несколько других безумно дорогих томов, мы обнаружили, что Алана нисколько не интересуют пейзажи и городские ландшафты. Так же он пролистывал натюрморты и фотографии животных. Он хотел видеть и внимательно рассматривал только фотографии людей, по отдельности и группами, чем более постановочные и официальные, тем лучше. В Риджайне Анна купила фотоаппарат и начала фотографировать Алана и меня, запечатлевая наше совместное времяпрепровождение. Она фотографировала так рьяно, что вскоре израсходовала всю встроенную память фотоаппарата. Мы не могли выгрузить эти фотографии, у нас ничего для этого не было. Когда Анне казалось, что надо запечатлеть какой-то момент — Алан и я в Риджайне, стоящие плечом к плечу, как друзья (к тому времени мы стали друзьями), в парке Виктория — она удаляла один из снимков, сделанных раньше.

Верный своему слову, Высокий посещал нас без предварительного уведомления раз в месяц. Он возвращался на Фриэл-стрит в конце сентября, в конце октября и в конце ноября. Он следовал этому распорядку три месяца, пока мы находились в Виннипеге, а потом следующие три месяца в Риджайне. Хотя мы не видели его в остальное время, было ясно, что он ездил по Канаде вместе с нами, жил в городах, где мы жили, всегда рядом. Была ли у него жена? Семья? Имел ли он детей, и были ли они уродами, как он? Была ли у него другая жизнь, кроме служения своей организации? А у меня? Иногда Высокий приезжал один; иногда же он приводил с собой спутника. Дважды мы видели молчаливого чернокожего. Один раз Высокий появился с молодой девушкой. Это случилось в Виннипеге, в квартире на Гуле-стрит. Девушка была возраста Алана и очень привлекательная. Она не была его дочерью — Высокий посчитал нужным пояснить, что она ему не родственница. Это была высокая угловатая девушка с темными волосами и неправильным прикусом, что ее вовсе не портило. У нее были красивые руки. Длинные тонкие пальцы, ногти прекрасной формы. Я сразу же их заметил. О чем он, спрашивается, думал, приведя сюда такую девушку, чтобы она посмотрела на Алана? Хотел спровоцировать, помучить его? Если такова была цель Высокого, он ее достиг.

— Она хотела увидеть клона, — объяснил он, и девушка, к моему разочарованию, не возразила.

Алан в бейсболке с логотипом «Виннипег джетс» (его любимой команды), до самого Калгари при появлении Высокого не говоривший тому ни слова, сидел на диване, молча, не шевелясь, сунув руки между коленями, и смотрел на девушку. Она знала, что он на нее смотрит, и, как мне показалось, немилосердно заигрывала с ним. Я видел, что она сводит его с ума и наслаждается этим, а он, как я с облегчением замечал и гордился им, беднягой, не выдает своих инстинктов, проступавших в каждом мучительно напряженном дюйме его тела.

Во время каждого визита Высокий спрашивал меня:

— Как продвигается отчет?

Я отвечал:

— Никак. Я его не пишу.

Потом между нами произошел короткий бурный разговор.

— За что мы вам платим?

— Я не взял у вас ни цента.

— Это верно. Крутой воротила, мистер Денежный Мешок.

— А вы кто такой? — спросил я. — Джек Великан?

Этот человек действовал мне на нервы.

— Я — Джек Убийца Великанов. Хотите проверить, как это бывает?

Этот обряд провокаций и запугиваний доставлял ему дополнительное удовольствие. Его главным делом было ежемесячно проверять развитие Алана. Анна охотно давала ему собственную оценку. Она гордилась Аланом, гордилась тем, что работает с ним.

— С каждым днем он все увереннее говорит. У него появилось больше навыков. Он употребляет сложные предложения и идиомы. Пользуется всевозможными разговорными выражениями. Как он сказал на днях? Он увидел что-то, что ему очень понравилось. «Я в отпаде», — сказал он. Телевизор определенно помогает в этом отношении, хотя мы не позволяем ему смотреть слишком много телепередач. Он любит хоккей. Вчера вечером он смотрел игру вместе с Рэем. Я ничего не понимаю в хоккее, но слышала, что он сказал: «Он просто супер. Он их урыл». Похоже, он знает названия всего, что видит. Понимает очень многое из того, что мы ему говорим. У него светлая голова и хорошее мышление, хотя ему не всегда удается ясно сформулировать мысли, к его неудовольствию. Легко расстраивается, когда не может вспомнить слово или не знает его. Он вполне в состоянии осмысливать понятия. Знает, что такое любовь, дружба, доброта и нежность. Иногда он прикладывает слишком большие усилия. Он готов учиться. Смущается, когда чего-то не знает. Но все схватывает на лету. Да, просто на лету. Я надеюсь, что не отстану от него. Он чувствует эмоции. Он присматривается ко мне, оценивает мои чувства. «Тебе грустно?» — спрашивает он у меня. И, знаете, почти никогда не ошибается. «Ты радуешься?» Он очень заботливый. Правда, по отношению к Рэю не очень, но прогресс налицо. Он вполне прилично читает, хотя ему больше нравится, чтобы читали ему. С недавних пор мы читаем длинные книги, где много глав. Сейчас читаем «Детей из товарного вагона».[11]У нас семь книг из этой серии. Они ему нравятся, хотя он в этом не признается. Он понимает, что эти книги — для детей младшего возраста, но находит их интересными и трогательными. Он уже почти научился читать сам, но до сих пор читает вслух, поэтому стесняется. Мы читаем по очереди — я страницу, он страницу. Я пыталась научить его писать, но он не хочет. Я его не принуждаю. Попробует, когда будет готов. Если он не будет писать, ничего страшного, значит, не будет. У него есть начальные математические навыки, этим занимается Рэй. Он умеет складывать и вычитать, умножать и делить маленькие числа. Он интересуется миром. Он как губка. Ему нравится гулять вместе с нами. Он уже хорошо себя ведет на публике. Он общительный. Спокойный. Но он настороженно относится к мужчинам, до сих пор боится их. Мы брали его в ресторан, и он показал себя с самой лучшей стороны. Он любит поесть, скажу я вам. Его манеры за столом достойны высокой оценки. Что вам еще рассказать?