выскочили и на служивых набросились. От свиста и у Ильи голова кругом идёт, но силы нашёл в себе он на ногах своих выстоять. Увидел он зрением каликов, кто куда ступит и как двинется, что на уме у кого в схватке начавшейся, собрал свою волю в кулак и, как Святогор учил, в сечу ринулся. Удары его на головы разбойничьи сыпались, и они, не уразумев даже, кто напал на них, на землю бесчувственно попадали. Все лежат, лихоимцы с дружиною, лишь Илья стоит с атаманом разбойничьим.

– Кто таков ты, душа твоя окаянная? – Перевёл свой дух и спросил Илья.

– Был я некогда Одихматьев сын, да ничего у меня не осталося – ни семьи, ни дома, ни имени, кличут нынче меня Соловьём да разбойником.

– Прекратим, Соловей, давай свару сию, мы ж с тобой оба русичи, довольно и так крови пролито…

– Прав ты, отрок, в том, что кровь уже прóлита, потому‑то и нет мне покоя и радости. Я хочу отыскать отмщение, и виновным принесть наказание. – И слова свои странные выплюнув, вновь он свистом зашёлся своим. В тот же миг на Илюшу он бросился, целясь в сердце ему засапожником, но не дрогнул Илья, вспомнив снова урок Святогоровый. Сделал шаг назад и тропою он каликов, вышел прям за спиной Соловьёвою. В толк не взять лихоимцу, куда подевался противник его, ведь только стоял пред ним он, не двигался, но кинжал только воздух рассёк. А когда увидел он, что за спиной Илья, повернуться хотел, как вдруг ударил его отрок в лицо кулаком. Навзничь рухнул Одихматьев сын, вмиг глаза лишившись.

– Что ж ты не послушал меня, Соловей. Говорил тебе, свары не надобно. Коли молвил ты, что за тобою правда есть, неужель душегубство – решение? Ты взгляни сколь страданий и горестей людям выпало, так зачем и тебе его множить тогда?

– Не знаю, из каких краёв к нам явился ты, добрый молодец, коль речами таким разбрасываешь. Видать молодость в тебе ещё глупая. Я и сам раньше был таким, в бога веровал, почитал своих пращуров, а когда князь пострадать за Русь позвал, не таился, в дружину пошёл. Думалось нам, воевали за дело мы правое, оказалось же бить пошли братьев своих по указке князьевой, вместо того, чтобы дать Орде отпор. А домой воротился, так настигла нас благодарность княжеская. Попы пришли с дружиной из Киева, мол, крови в бою пролитой мало им, им надобно злата, да хлеб весь отнять, мол, закон велит так христовой веры‑то. А зима пришла, хворь да голод унесли за женою вслед дочерей моих трёх за какие грехи, ты ответишь мне? И коль правды нет, повёл я зятьёв и братóв моих справедливость искать, только нет её…

Оказалось, слушал его не один Илья. Богатырь Лука в себя пришёл уже и молвил:

– Ты юнцу зубы‑то не заговаривал бы, как я вижу, он не так уж прост, коль в одиночку одолел твою шайку с тобою в придачу, и жизнь нам спас, за что благодарен тебе я, Илья Муромец, и в долгу не останусь. В Киев отвезём Соловья мы, там за все грехи свои ответит он …

Пустило корни свои семя сомнений, словом соловьёвым оброненное, в душе Ильи. И сказал он тогда Луке Толстоременнику:

– Ежели правду сказал ты, Лука, что благодарен мне, то долг свой уплатишь, коль проследишь, чтоб по чести судили его.

– Чудной ты, Илья, но слово своё даю тебе. А ни хочешь ли в дружину мою?

– Нет, Лука, не могу пока. След мне сначала каликов отыскать.

– Ну как знаешь, отрок, передумаешь коль, отыщи меня в Киеве. – Пристегнул он Соловья к правому стремени, на коня взвалив, и отправился с дружиной своей и прочими пленными в сторону стольного града Киева…

А Илья же вновь по следу пошёл за каликами. Голову его наполнили думы тяжкие – как ему в стороне оставаться, когда такая несправедливость всюду? Не поэтому ль Святогор его в мир отпустил? Не мог же не знать он, что не по силам Илье будет вести жизнь праздную, когда несчастьем земля полнится?..

5

Уж минула зима, и сошли снега. Половодные воды напитали землю. Нежной листвою оперились леса, зазеленели поля бескрайние. И чем больше ходил Илья по землям русичей, тем реже замечать стал следы набегов ордынских. В тот день же привела дорога его почти к самому Киеву, шёл он мимо города Курцовца, когда вновь донёс ветер до него дым чёрный с пожарища и звон мечей да стрел сечи кровавой. Не раздумывая, ринулся Илья Муромец в схватку жестокую. Видит он избы да терема огнём занимаются, взрыта земля, кровавой пеленою покрытая. Лишь церковь стоит цела невредима, народом полнится: бабы с детьми слёзы льют, у бога спасенье вымаливают. Окружила её татарва в числе тьма тьмущая! И стоит супротив них богатырь единственный, все защитники прочие полегли уже. Рубаха красна от крови его, в груди стрелы торчат, на ногах жилы подрезаны, но стоит на земле твёрдо он и рубит булатом ворогов…

Подхватил Илья Муромец с земли саблю кривую татарскую и ринулся на подмогу могучему витязю. Тропами каликов хаживая, он, то с одного края войска супостатова, то с другого появлялся, сёк их головы басурманские. Никак в толк им не взять, кто напал на них, и подумалось им, воевода какой вдруг явился с ратью княжеской в помощь курцовцам. И трубит тогда сотник вражеский отступать в чисто поле скорей. Ускакали прочь, что их след простыл, как рухнул в тот же миг витязь раненый. Подошёл к нему Илья, на колени пал пред героем сим:

– Одолел ты их, славный молодец, и спасён народ твоей доблестью. – Молвил тихо ему Илья Муромец. – Ты, родной, поживи ещё, нам с тобой терема рубить, да поля орать, землю вспахивать…

– Да боюсь, увы, мне борозд впредь не помётывать, не крестьянствовать. И не сдюжил бы я сию силу тёмную, не приди коль ты на подмогу мне. Вижу я в тебе силу каликов да печать во лбу Святогорову.

Диву дался Илья знанью пахаря, ведь уверен был, никого уж нет, кому ведома сия истина.

– Правь с тобой, оратаюшко. Звать меня Илья Муромский, был я давеча подмастерьем Святогоровым. Дал наказ он мне жизнь в миру прожить, а потом воротиться на пост его, охранять врата из Яви в Навь. Скажи и ты мне величать тебя как?

– Имя моё Микула Селянинович. Мы хоть в Курцовце во Христе живём, но всегда привечаем