— Что сказала? То и сказала, чтобы она прекратила свои заигрывания! Напомнила, где ей место! Ты тоже хорош. На глазах у всех заискиваешь перед прислугой, носишься с ней, как с писаной торбой! Я выгоню вон эту узкоглазую потаскуху!

Похвальное намерение Вадима не терять самообладания мгновенно улетучилось.

— Что?! — взревел он. — Это ты забыла свое место! Прислуга? А кем была ты до встречи со мной? Аристократкой себя возомнила! Никакие деньги, никакие твои салоны и выставки не сделают из тебя аристократку, ею надо родиться. А ты всего лишь грубая, бездушная и невежественная баба!

— В общем, так, — сказал он, тяжело переводя дыхание, — собирай свои вещи, и чтобы духу твоего здесь больше не было. Сегодня же!

Он повернулся, намереваясь выйти, но Светлана бросилась за ним, обхватила его руками и отчаянно зарыдала:

— Вадимушка, любимый мой, дорогой, прости меня, я сама не знаю, что говорю. Не бросай меня! Ведь я люблю тебя, люблю!

— Оставим это, — сказал он устало, — нам давно надо было расстаться. Может, ты и вправду меня любишь, не знаю. Только я тебя никогда не любил. Нуждаться ты не будешь. Я тебя полностью обеспечу, так что давай разойдемся по-хорошему.

Она пыталась его разжалобить, плакала, обещала исправиться, — он был неумолим.

Осознав, что все ее усилия тщетны и что терять ей больше нечего, она снова перешла на вызывающий тон:

— Так значит, твое решение окончательное?

Вадим в ответ только махнул рукой.

— Тогда позволь сказать тебе кое-что: ты не любишь меня, потому что любишь своего друга, Никитина, причем какой-то странной, я бы даже сказала противоестественной любовью. — Последние слова она сопроводила многозначительным смешком.

Вадим не сразу понял, что она такое сказала. Потом на краткий миг он ослеп — горячая, красная волна бешенства и ненависти родилась у него в груди, поднялась и затопила все видимое вокруг пространство. Плохо сознавая, что делает, он схватил Светлану за волосы и швырнул на постель. Она завизжала и уперлась коленом ему в грудь. Он занес над ней тяжелый кулак и уже видел, как в оптическом прицеле, куда бить — в холеный белый лоб, между коричневыми подправленными бровями. Убить было так легко — один удар, и она мертва, заткнется, замолчит навсегда, но каким-то шестым чувством, потому что все остальные были парализованы, он уловил из сада, из открытого окна, отдаленный знакомый смех, и сразу же всплыло ее лицо с разверстым в немом крике ртом, обезображенное животным страхом, страхом смерти, который он испытал в жизни лишь раз и уже успел забыть, но сейчас вдруг почувствовал всем сердцем. Он ужаснулся при мысли о том, что собирался совершить и, выпустив Светлану, прянул в сторону.

— Прости, — сказал он сдавленным, хриплым голосом, — прости и забудь все, что я тебе сказал.

Светлана, свернувшись в комок, выла тихо и тонко. Вадим рванул на себе ворот рубашки и, хватаясь за мебель, вышел из комнаты.

Ночью Вадиму снились кошмары: Светлана с окровавленным лицом, хохоча и указывая на него пальцем, кричала: «Убийца, убийца!» Рядом с ней стоял Саня и молча смотрел на него суровым, осуждающим взглядом. Потом они вдвоем уходили все дальше и дальше, а он бежал за ними, но почему-то не двигался с места. Он просыпался в холодном поту, с трудом успокаивался, но стоило ему заснуть, как он вновь оказывался во власти мучительных сновидений: теперь он пытался помешать Сане и Лин вынимать продукты из корзины, которую только что принесли с базара и в которую, как он точно знал, было заложено взрывное устройство. Он ломился в запертую кухонную дверь и кричал, но голоса не было, а Лин и Саня его не слышали, смеялись и разговаривали за дверью.

Проснувшись в очередной раз, он встал и обошел весь особняк и сад. Охранники были на месте, Саня спокойно спал в своей комнате, но тревога не покидала Вадима. «Чего бы не добивался Краснов, но одного он добился точно: теперь я буду жить в постоянном страхе, — думал он, снова укладываясь в постель, но опасаясь заснуть. — Саня наивно полагает, что от него можно защищаться, но как защищаться от невидимого врага?» Вадим наблюдал парней Краснова в деле, когда они брали старшего Крученого. Это были опытнейшие профессионалы, бесшумные, неуловимые, незаметные и разящие, как молниеносный удар кинжала. Выкрасть человека им ничего не стоит. Игорь и его ребята, хоть и сами не промах, в ловкости им все же уступают, к тому же трудно обороняться, когда не знаешь, откуда ждать нападения. Он чувствовал, что все глубже погружается в пучину бессильного отчаяния. Нет, Саню ему не сберечь. Краснов захватит его, будет шантажировать им Вадима, а потом все равно убьет. Допустить этого нельзя. Он и без того принес Сане много несчастий. Есть только один выход.

Перед его мысленным взором прошла вся его жизнь, как последовательная цепь событий, которые закономерно вытекали одно из другого, и этот найденный им выход казался ему единственно приемлемым, правильным и логически оправданным.

За все приходится платить, и расплачиваться за свои ошибки должен он сам, не подвергая риску своего брата. Никто, кроме него самого, не виноват в том, что так бестолково, так уродливо сложилась его судьба. Саня прав: еще немного, и Вадим превратится в зверя, доказательство тому его вчерашняя ссора со Светой, которая чуть не закончилась убийством. Может ли он сам поручиться, что всегда будет в состоянии себя контролировать? Яд насилия давно отравил его кровь. Рано или поздно он снова нарушит клятву, данную Сане, и что ж тогда — опять канючить и вымаливать прощение за свою невоздержанность, сначала половую, потом эмоциональную? Нет, пора со всем этим кончать.

Теперь, когда он принял решение, можно было позволить себе то, на что в его памяти был наложен строжайший запрет. Он стал вспоминать Веру. Образ ее, словно набрав силу и ослепительную яркость за время заточения в тайниках его души, ликующе вырвался на свободу, и она сразу встала перед ним как живая, все такая же невыразимо прекрасная и манящая. Будто наяву он видел каждую клеточку ее тела, источающие зной, струящиеся всполохами пламени бесчисленные завитки волос, мерцающую снежной белизной кожу, ее глаза, какими они бывали в минуты страсти — цвета предгрозового неба, с искрами молний в самой глубине, или теплые и дымчатые, как махровый агат, когда она смотрела на него с любовью. Он снова ощущал нежное благоуханное тепло, исходившее от ее груди, сочную упругость горячих губ, прохладные округлости гладких бедер, — все его чувства и ощущения были настолько реальны, что у него задрожали руки.

Он попытался, как делал это не раз, прогнать пленительный обман зрения, сладостное чувственное наваждение, но она не уходила. Он торопливо прошел в гостиную, взял из бара бутылку водки и, налив себе большой стакан, осушил его одним глотком; налил второй, третий, стал пить прямо из горлышка, пока не напился до беспамятства.

Александр поутру, не дождавшись Вадима к завтраку, забеспокоился и зашел к нему в спальню. Вадим спал на полу, на сдернутом с постели одеяле, с подушкой в обнимку. Рядом валялась объемистая пустая бутылка из-под водки.