— Это явная ошибка… — начал граф, но хриплое рычание, словно вырвавшееся из недр судна, заглушило конец его фразы.

— …Это «его» ошибка, — повторил граф, рассмеявшись. — Нам сообщили, что Роколл — это носитель несчастья и что он хочет еще раз увидеть Фареры, хотя бы и издалека.

Каплар бросил на графа растерянный взгляд.

— Действительно, Роколл — это очень неприятный выступ подводных скал, — заметил он. — Я тоже слышал, что он приносит несчастье. Но все же организовать для этого морское путешествие длиной в несколько сотен миль…

— Я понимаю, что вы плохо знаете «его», Пьер Каплар, — сказал Ивон Тейрлинк серьезным тоном.

Рычание продолжалось, постепенно приближаясь, и оно напоминало рев взбешенного ламантина, которому тюлени нарушили послеобеденный отдых.

Потом дверь в каюту распахнулась от сильного пинка.

— Пираты портовых луж, пресноводные матросы! — прогремел могучий бас. — Где этот негодяй Ригольбер? Он забыл принести мне мой графин с бренди! Я убью его… Где он?

В дверном проеме возникла колоссальная фигура. На пороге появился могучий старик с головой, словно высеченной из гранита, с мускулатурой, способной украсить тело турецкого борца.

— Это мой дед, Ансельм Лемуэн, — представил его присутствующим Ивон Тейрлинк.

Гигант подошел к столу, обнаружил на нем бутылку рома и схватил ее за горлышко своей грубой лапой.

— Да, я Ансельм Лемуэн, — громыхнул он после капитального глотка. — И то, что я говорю, говорится не напрасно. Кто этот пустозвон? — рявкнул он, направив на Каплара палец толщиной в рукоятку швабры.

— Его зовут Пьер Каплар, дедушка, — сообщил Тейрлинк. — Почти половину своей жизни он охотился на китов на Крайнем Севере.

Грубые черты лица старика смягчились.

— Отлично! Значит, это мой человек! Давайте, расскажите мне про север — ведь только там и имеет смысл жить! Юг — это край для лентяев, для женщин, способных только нянчиться с детьми.

Затем он перестал обращать внимание на присутствующих и занялся бутылкой рома.

Ивон Тейрлинк пояснил:

— Когда дед узнал, что мы собираемся отправиться на север, он заявил, что обязательно будет сопровождать нас.

Его не могли удержать никакие возражения. Если бы он не смог принять участие в путешествии, он превратил бы Руан в пепел — не исключено, что пострадали бы и другие французские города.

— И я рад его присутствию на борту, — заявил граф. — Я уверен, что рано или поздно он будет нам полезен.

Кто-то постучался в дверь, и, когда она открылась, появилась физиономия Ригольбера.

— Один из больных парней вскочил и бегает по палубе. А второй чувствует себя гораздо лучше.

— Бандит!.. Отродье Джона Булла!.. Где мой бренди! — заорал старик Ансельм, попытавшийся ухватить кока за шиворот, и тому только чудом удалось увернуться.

В этот день было принято решение направиться в Рейкьявик.

— «Дорус Бонте» значительно опережает нас, и мы не сможем его догнать, — сказал Каплар, которому граф с улыбкой пояснил, что это не так уж и необходимо.

Эме Стивенс поднялся на мачту и занял наблюдательный пост в вороньем гнезде, разумеется, с согласия боцмана Билла Эванса. Старый английский моряк, уже более тридцати лет плававший на фламандских и голландских судах, с самого начала с исключительным дружелюбием относился к Стивенсу.

Ригольбер без особого оптимизма сообщил о состоянии здоровья Гюстава, но тот после порции горячего бульона стал настаивать, чтобы к нему прислали Пьера Каплара.

Граф Бодуэн попросил рулевого не волновать больного возникшими проблемами.

— Всему свое время, — пояснил он.

Когда Каплар посетил своего подзащитного, он понял, что граф был прав. Гюстав находился в тяжелом состоянии и плохо сознавал, что случилось с ним и что происходило вокруг него.

После заметного улучшения погоды судно покинуло предательские воды Фарерских островов. Дул слабый бриз, и в полдень солнце сияло на безоблачном небе. Было так тепло, что пришлось отключить отопление в каютах. В очередной раз погода резко изменилась на протяжении нескольких дней, что весьма характерно для моря в районе Фарерских островов.

Мартин Списсенс отозвал Пьера Каплара в сторону.

— Нужно постараться любой ценой вывести вашего юного друга Гюстава из бредового состояния. Он болен лихорадкой, характерной для северных болот, которая намного опаснее тропической лихорадки.

После выздоровления пациент оказывается или свежим и бодрым, как Эме Стивенс, или апатичным и безразличным, как Гюстав. Будьте внимательны с ним. Если не добиться изменения его состояния, он навсегда останется раздавленным человеком, для которого жизнь лишена какой-либо ценности. Ему нужно вернуть вкус к жизни, Пьер.

Именно этим и занялся рулевой, когда береговые скалы Исландии стали фоном для бушприта их корабля. Даже те, кто привык к этому величественному зрелищу, не могут не испытать восхищения при виде чудовищных снежных пирамид, вздымающихся над мрачными монолитами из черного базальта.

Волны прибоя набегали с ревом на береговые скалы и откатывались, увлекая парусник к опасным подводным рифам, от которых нужно было держаться на расстоянии. Погода стояла прекрасная. Тем не менее то тут, то там появлялись небольшие облака, угрожавшие превратиться в пелену тумана, крайне опасную для мореплавателей. Даже цвет моря был обманчив; он постоянно менялся от серо-голубого до темно-синего и, наконец, доходил до черного, словно вороново крыло. Местами виднелись паруса и клубы дыма из пароходных труб, хотя рыболовецкий сезон был еще далеко не в разгаре.

Какой-то траулер из Остенде сообщил, что треску пока не привлекла мелкая рыбешка, которую бросали ей в качестве приманки, и что только рыболовецким судам, оборудованным глубинными сетями, удавалось поднять достаточное количество рыбы. Впрочем, последствия так называемых «девяти дней» плохой погоды продолжали сказываться ближе к побережью Исландии и неизбежно заставляли рыбаков напрасно терять время. Целых два дня «Тонтон Пип» курсировал в одном районе, не осмеливаясь приблизиться к берегу. Мимо него, приветствуя ветерана, прошло множество рыболовецких судов разных наций — голландских, фламандских, французских, английских и ирландских; все они стремились занять привычную для них зону рыбной ловли.

Одно французское судно, прошедшее поблизости, сообщило, что к северу от Аксар-фиорда были замечены плавучие льды, что следовало считать предупреждением о наступлении ранней осени.

Каплар попытался пробудить у Гюстава интерес к происходящему, но юноша, внимательно выслушав его, улыбался и продолжал пристально смотреть в пустоту.

Он едва поднял взгляд, когда рулевой указал ему на туманную массу вдали, похожую на окаменевшее в небе облако, — это был знаменитый вулкан Гекла.