мягких светлых оттенков. Сияющий, беспощадный белый. Цвет поражения, траура, капитуляции.

— Цвет чистоты, преображения, нового начала, — решительно сказала Вера. — Не капризничайте. Нам нужна эффектность. Снимайте эти стародевичьи ризы, почему вы только их и носите из всего, что я вам покупаю…

Платье село превосходно, но хотя шелк был плотный, а в доме прекрасно работало паровое отопление, Саше вдруг стало холодно, она не смогла подавить дрожь. Вера нахмурилась и приложила ладонь к ее лбу.

— Вы нездоровы? Как не вовремя… Жара нет, кашля тоже, следовательно, не испанка. Соберитесь, Саша. Сядьте вот сюда, к свету… Сегодня у вас нет повода отказываться быть моей куклой. Так нужно для дела.

Процесс создания лица занял, по ощущениям, часа три. Саша немного пользовалась помадой и пудрой в бытность мещанкой Сириной, но подлинного разнообразия продукции этой индустрии даже не представляла себе. Первые бальзамы и кремы Вера сперва наносила на кожу — один из них щипал довольно чувствительно — затем смывала. Потом пришел черед замазки, так и оставшейся на лице, румян, пудры, полудюжины герленовских карандашей, еще каких-то средств, назначения которых Саша не поняла. Выщипывание бровей она стоически вытерпела, но от прокалывания ушей нашла в себе силы отказаться — повреждений на ее теле хватало и без того. Завершили процедуру раскаленные щипцы для завивки и дюжина шпилек, которые вонзались, кажется, прямо в голову.

Саша чувствовала себя все хуже. По счастью, выбежать в ванную второй раз пришлось до того, как Вера нанесла ей на губы французскую краску. Едва удалось не замарать платье. Голова кружилась, тело сделалось слабым, словно чужим. Саша злилась на себя: подобные глупости ей, крепкой бабе, никогда свойственны не были, она редко болела и от ран оправлялась быстро. Что на нее нашло? Похоже на первые признаки беременности — еще осенью Саша подробно расспросила о них Наташу Антонову. Но в тягости Саша никак не могла быть, в Москве она вела целомудренную жизнь, и кровь приходила в установленные природой сроки.

— Готово, — сказала наконец Вера. — Можете подойти к зеркалу.

Саша надела очки и послушно потащилась к зеркалу, ожидая увидеть там в лучшем случае головку манекена из каталога мод, в худшем — ярмарочного клоуна. К ее изумлению, все эти слои краски оказались не видны сами по себе, зато ее лицо сделалось в большей степени ее лицом, чем было обыкновенно. Черты заострились, скулы выглядели высокими, глаза стали больше и выразительнее.

— Я же говорила, что вы красивы, Саша. Красота — оружие, которым вы пренебрегаете. А можно ли не пользоваться своим оружием?

— Что толку с того оружия… Да будь я красива, как сама Вера Холодная, я прежде всего красный комиссар. Они ведь все равно ненавидят меня, все эти люди на приеме.

— Разумеется! Но не бойтесь никого, сожрать вас мы не позволим. Многие понимают, что наше будущее — либо примирение, либо конец. Знаете, в чем трагедия России? В том, что люди, которые могли бы строить ее вместе, вместо того бесконечно противостоят друг другу. Может, мы и станем теми, кто положит этому предел. Нам нужны и порядок, и свобода, и правые, и левые идеи, и традиции, и постоянное обновление… Последний штрих — ногти! Протяните руки.

— Что это, краска для ногтей? Но как, она же сотрется, оставит следы на платье!

— Не волнуйтесь, это лак. Таким покрывают автомобили. Возьмем вот этот, светло-розовый. Должно в вас быть что-то нежное, Саша. Через четверть часа он высохнет, и можно будет без опаски пользоваться руками как обычно.

— Это навсегда? — в ужасе спросила Саша.

— Вот еще глупости… Дам вам ацетон, снимете потом. Пока просто держите пальцы вот так, врозь, и ни к чему не прикасайтесь. Обождите в гостиной, мне требуется полчаса, чтобы подготовиться к приему. В отношении себя у меня богатая практика преображения. Нет, не трогайте дверь, помните про лак! Я сама открою, вот так…

Саша ждала в гостиной, старательно ни к чему не прикасаясь и болтая с заступившим на дежурство Пашкой. Когда вошел Щербатов, она глянула по привычке на левое запястье, потом вспомнила, что «Танка» у нее больше нет, и перевела взгляд на настенные часы:

— Вера Александровна выйдет через десять минут.

— Вера никогда не задерживается, — Щербатов взглядом отправил Пашку за дверь. — Вы не возражаете, если я подожду ее здесь, вместе с вами?

Вместо привычного френча он носил теперь черный костюм-тройку. Серебристо-стальной галстук безупречно подходил к ткани пиджака — видимо, Вера его подбирала.

— Как бы я могла возражать? — Саша пожала плечами. — Это ведь ваш дом. Расскажите, как продвигается проект создания милиции. Парламентская комиссия одобрила его?

— Запаситесь терпением, он только вчера поступил на рассмотрение. Работа идет с немыслимой для бюрократов скоростью, но не настолько же быстро. Впрочем, проекты с визой ОГП неизменно получают одобрение, так что беспокоиться не о чем.

— Понимаю! — Саша ухмыльнулась. — Удачно, что у нас диктатура.

— Когда же вы перестанете мыслить лозунгами, все упрощать и постоянно паясничать… Вот что я хотел предложить, Саша, — Щербатов чуть замялся, это было весьма необычно для него. — Все подготовленные вами документы ушли на рассмотрение, обращение записано, изменения вносить сейчас не во что… Если вы желаете, завтра мы могли бы встретиться и поговорить. Не только о текущих делах. Я был убежден долгое время, что нам с вами говорить не о чем. Но ведь многое меняется, и оба мы тоже изменились.

— Мы ведь разговаривали… много разговаривали, — тихо сказала Саша, изучая непривычный блеск на ногтях. — Не наяву. Вы… помните это?

— Чрезвычайно смутно… Но чувство, что нам с вами отнюдь не обязательно враждовать, я помню. Оно разительно отличается от всего, что мне доводилось пережить. Полагаю, нам есть о чем переговорить. Но я должен быть уверен, что вы понимаете: это не одна из тех вещей, которые вы обязаны делать по условиям вашего содержания. Вы можете отказаться безо всяких последствий.

Саша попыталась привычным жестом убрать волосы за ухо и чертыхнулась: едва не попортила и ногти, и прическу.

— Мы могли бы сыграть в шахматы, — предложила она.

— Не знал, что вы играете, — Щербатов азартно улыбнулся, и лицо его вмиг помолодело. — Да, я буду рад посостязаться с вами в стратегии за игрой, а не так, как это прежде у нас бывало. Завтра пришлю за вами машину. Мы могли бы пообедать, а после сыграть.

Саша подула на ногти, не зная, как проверить, высох ли уже лак. Обед — это ведь не ужин, обед не предполагает, что она останется на ночь. Приглашение выглядело