ее водит, чтобы произвести впечатление? Ну не может быть под Москвой таких подземелий, не может! И ни души они тут не встретили…

Когда Саша сдалась и перестала считать бесконечные повороты, монашек распахнул боковую дверцу. Сам входить не стал. Саша пожала плечами и перешагнула порог. Келья, освещенная теплым светом лампад. Простые деревянные лавки, грубо сколоченный стол. Перед темной иконой кто-то молится, стоя на коленях. Молящийся был так сосредоточен, что Саша не решилась прерывать его. Села на скамью и стала ждать.

Вроде времени прошло немного, но Саша не знала, сколько именно. Без «Танка» она чувствовала себя словно бы дважды безоружной. Иссохший старик поднялся с колен, сел на лавку напротив. Он смотрел доброжелательно, с ласковым любопытством, и ничего не говорил.

— Ну? — не выдержала Саша. — Чего вам надо?

— Да просто посмотреть на тебя хотел, — улыбнулся старик. — Первый комиссар Нового порядка. Не каждый день такое увидишь.

— Я пришлю вам билет в цирк, раз вы любите зрелища. Насмотрелись? Я могу идти? У вас тут все ужасно увлекательно, обстановка романтическая. Но мне надо работать.

— Конечно же, ты можешь идти, девонька. Дверь-то не заперта, на ней замка и нет вовсе. Только вот сыщешь ли дорогу в темноте? Проводник твой отошел, не стал мешать исповеди.

— Ваши иезуитские штучки… Так чего вы хотите от меня? Измываться надо мной станете, как над теми бедолагами в Преображенской церкви?

— Нет… и не оттого, что ты чем-то их лучше. Ты, на самом-то деле, хуже. Что помогает им, не поможет тебе. Что бы ты ни думала, они пришли на покаяние по своей воле.

— Ну разумеется, по своей воле! Если альтернатива — расстрел или концлагерь, уверена, все, расталкивая друг друга локтями, побегут каяться по своей воле.

Старец Самсон снова улыбнулся и разлил что-то из стоящего на столе кувшина по двум глиняным кружкам.

— Ты не поверишь, сколько заблудших душ действительно приходят каяться добровольно — не потому, что пытаются избежать таким образом уголовного наказания. Жизнь сама наказывает их: дурные пристрастия, черная меланхолия, разочарование в себе… И они находят спасение в том, чтоб по своей воле отречься от собственной воли, раз уж она не доставляет им ничего, кроме страданий. Но это, разумеется, не твой случай, ты-то у нас боец каких поискать… Выпей кваску, девонька.

— Не стану я у вас ничего пить… Хватит с меня, опаивали уже, и гипнотизировали, и галлюцинации наводили…

— Большая девочка, а веришь в такие глупости, — Самсон покачал головой. — Не дура вроде, а ничего не поняла до сих пор. В том, что ты называешь гипнозом, нет ровным счетом ничего особенного. Это просто более искренняя беседа, чем обыкновенно бывает. У всех людей душа общая, потому люди тянутся друг к другу, хоть и не всегда могут друг друга понять — по грехам. Только вам, интеллигентам, надобно самые обычные вещи назвать заумными заграничными словами, чтоб чувствовать свою исключительность. Месмеризм какой-то выдумали, Господи прости.

— Но у меня и в самом деле были галлюцинации на исповеди, — Саша сплела руки в замок.

— Да хоть бы и были видения… думаешь, кто-то их на тебя насылал? — Самсон не спеша пил квас из своей кружки. — Или, упаси Бог, то, что тебе привиделось, существует на самом деле? Это та часть тебя, с которой у тебя обыкновенно нет связи, пытается пробиться к тебе. Сообщить тебе что-то. Сделать тебя сильнее.

— А вы точно священник? — Саша прищурилась. — А не этот, как его, псих… психоаналитик швейцарский?

Самсон снова улыбнулся и потешно развел руками. Саша все никак не могла понять, как же пролегают морщины на его лице. Оно менялось полностью в зависимости от выражения. То древний святой, то грустный клоун, то деревенский мальчишка, впервые попавший на ярмарку.

— Вы еще не наигрались? — устало спросила Саша. — Что, наконец, я должна сделать, чтоб вернуться уже к своей работе?

— Я не считаю себя мудрее Бога. А Бог создал тебя свободной. Ты ничего не должна.

Саша пожала плечами, решив не поощрять эти схоластические упражнения.

— Знаешь, многие ведь по недомыслию низводят Бога до своего уровня, — Самсон не обращал внимания на ее раздраженное молчание. — Словно это Бог создан по нашему образу, а не мы — по Его. Когда они говорят, что Бог любит нас и даровал нам свободу, они подразумевают отца, который говорит сыну: вот, ты свободен жить как угодно, но любить я тебя буду, только если ты пойдешь по моим стопам.

Самсон смотрел на Сашу так, будто все эти озарения снизошли на него только что и ему не терпелось поделиться ими:

— А что, если мы и в самом деле свободны? Вдруг наши жизни — это не экзамен, где надо дать правильный ответ, а история, которую мы создаем сами на свой страх и риск? Что думаешь, девонька?

— Понимаете, я ведь не мыслю такими категориями, как Бог и его воля, — терпеливо объяснила Саша. — Все, что служит интересам трудового народа — правильно. Все, что против них — неправильно. Вот и вся недолга.

— То есть в пользу интересов трудового народа ты отказалась от данной тебе Богом свободы?

— Иное было бы предательством, — Саша снова пожала плечами.

— Но разве работа, к которой ты так рвешься, что тебе и со стариком поболтать недосуг — не предательство?

— Нет! — Саша вскинулась, потом поникла. — Но да… Понимаете, я уже не знаю… Вначале все выглядело… по-другому. Все было так понятно, цель ясна, надо только стремиться к ней. Вот только чем больше ты продвигаешься, тем дальше оказываешься от изначальной цели. Где-то допущена ошибка, и я не знаю, возможно исправить ее или нет.

Самсон все же добился своего — она разговорилась. Гипноз? Едва ли. Слишком долго в ней кипели под спудом сомнения, не находящие выхода. Да и… кому нужны ее душевные терзания?

— В какой-то момент ты понимаешь, что просто уже реагируешь на обстоятельства и ничем не управляешь, и все движется к катастрофе. И любые попытки сделать с этим что-нибудь оказываются предательством. Так ты перечеркиваешь тех, кто умер за ваше общее дело. Если ты пытаешься исправить ту ошибку, ты предаешь их. Получается, что жертвы были напрасны. А если не пытаешься исправить, то впереди будут только новые жертвы, и тоже напрасные.

— Ты не спрашиваешь у меня совета, — покачал головой Самсон. — И правильно. Я не дам тебе совета. Бог создал тебя свободной, чтоб ты совершила свои поступки. Я могу лишь сказать тебе, что девятый, последний круг ада отведен предателям. Там только ледяное озеро и