Описать, что происходит в полку, трудно. Оно в полном смысле этого слова неописуемо. Ненависть к офицерству, большевистская вакханалия, радость после краткого испуга (Корнилов!), словно гора у них спала с плеч. На бедного Афако Кусова, который имел несчастье быть выбранным делегатом полкового комитета, сыплются всякие нарекания. Обвиняли и корнета Емельянова и Лозина-Лозинского, но последние два, да и Кусов, отбивались с редким хладнокровием.

Наконец дошло до того, что кто-то уже почти определенно назвал нас сторонниками Корнилова и намекнул, что недурно было бы нас повесить. […]

13 сентября 1917 г. […]

Многие офицеры покидают свои полки, даже такой полк, как Кавалергардский. Наш гр. Алексей Мусин-Пушкин получил от Васьки, своего брата[18] (что был со мной в гимназии), телеграмму с просьбой устроить его в наш полк.

Самое страшное – это слухи о мире, вернее, о мирных условиях. Не хочу записывать, т. к. лишь слухи. Живем слухами – один другого нелепее, и мне кажется, что готовится гражданская война или под начальством ген. Корнилова, или другого генерала. С Государем пока что Керенский ведет себя прилично. Надолго ли? А в армии Государя уже иногда называют «Николка». Мерзавцы!

г. Ржев. 3 октября 1917 г. […]

Телефон жужжит, как комар, денщики носятся по комнате, собирая вещи. Слухи, что солдатня где-то разбила винные и водочные склады и пошла громить город Смоленск (а может, Ржев?), что ожидают еврейский погром, что вызванные войска помогают плохо и их солдаты сами напиваются…

В утреннем тумане темнеет построенный эскадрон, лошадиные копыта хлюпают в густой, черной грязи. Предсветный ветерок пробирает до мозга костей – а в комнате было так тепло и так сладко было спать!

На фоне еще темного неба, более светлого на северо-востоке, чернеют силуэты изб с взъерошенной соломой крыш и старыми коньками, а над ними у самого горизонта медно-красный зловещий серп. Петухи приветствуют алый восток и наше выступление. Утро. […]

В Ржеве всё пьяно, все дерутся и безобразят. Части, выписанные для усмирения, присоединяются к гарнизону и сами напиваются. Чудесная старая водка 1911 года льется рекой. «На Руси веселие есть питие». Пьют все: мужчины и женщины, солдаты и штатские, молодые и старые.

Вызвали было юнкеров Тверского кавалерийского училища и пулеметную роту, но что могут они против 30 000 пьяной и озлобленной пехоты? Открыли они огонь поверх голов. «Сначала солдатики испужались, – говорили свидетели, – страшновато им, видно, стало, а потом ничего, попривыкли, видно, и под свист пуль пьют себе на здоровье водочку и спиртик». Правда, «спиртик» не для всех прошел благополучно, Умерло семь человек, иные упали в чаны со спиртом, другие были убиты во время драк осколками бутылок. И это в городе, где бутылка денатурата продавалась на черной бирже за 10 рублей! Черпают спирт из чанов, где на дне лежат покойники, и добавляют: «Это ничего, когда дойдем до дна, тогда и вытащим их».[…]

9 октября 1917 г.

Беспорядки были постепенно подавлены. Насмерть перепуганные обыватели стали выползать на свет Божий, лавки стали открываться, тяжелые ставни пропустили свет в темные склады, засовы отодвинулись.

Генерал с «решительным лицом» стал еще храбрее и решительнее. Приказано расформировать 50-й и 70-й пехотные полки. Это Белостокский пехотный полк (стоянка – Севастополь) и Ряжский пехотный полк (стоянка – Седлец). Часть солдат будет послана на фронт как пополнение. При этом начальство опирается на три наших эскадрона, на эскадрон 15-го Уланского татарского полка (стоянка – Полоцк), на сотню кубанцев, сотню сибирских казаков, пулеметную роту и два броневых автомобиля. Не маловато ли?

Часть пехоты, а именно Белостокский полк, с ропотом, но все же покорился и отправил пополнения на фронт, а вот делегаты Ряжского полка решительно заявили, что «без боя воевать не пойдут». Надо находиться осенью 1917 года на Северо-Западном фронте, чтобы оценить такую формулировку: «Без боя воевать не пойдем!» (sic!) […]

г. Калуга. 21 октября 1917 г.

17-го рано утром нежданно-негаданно пришел приказ грузиться и двигаться на Калугу, где тоже какие-то беспорядки. […]

30 октября 1917 г.

Керенский бежал в Псков, в Ставку с ним драпанула часть правительства; туда стягиваются войска для наступления на Петроград. Ленин и Троцкий торжествуют; на улицах бои. Юнкера держатся геройски. Всюду баррикады.

Что это – начало конца? Или уже конец? Думаю, что надеяться больше не на что и что большевики возьмут верх. А тогда что? Лучше не думать!

Эскадрон завтра выступает для реквизиции сена, зерна и прочего добра. Жаль уезжать.

ст. Исаково. 2 ноября 1917 г.

Накануне того дня, когда эскадрон должен был выступить в г. Перемышль (Калужской губернии), а оттуда – выслать два взвода в город Козельск, начали приходить тревожные вести из Петрограда. Полк одновременно вызвали в Москву, Петроград, Вязьму, Смоленск и Ржев. Керенский в Гатчине, и ночью пришли одна за другой три телеграммы. Две от нашей депутации, высланной, с Лозинским во главе, к Керенскому, а одна от самого Керенского. В первых двух говорилось, что нас, вероятно, вызовут в Гатчину для операций против Петрограда, в третьей, которая начиналась классическим теперь «Всем, всем, всем!..», нам приказано было двигаться на Гатчину в полном составе. Наш эскадрон должен был двигаться в головном эшелоне, с пулеметным взводом и броневыми автомобилями. Погрузились мы лишь вечером 31 октября, в полной темноте. К моменту отхода прибыл и 2-й эскадрон с штабом полка, и мы узнали, что броневые автомобили, увы, с нами не пойдут.

Утром, вернее еще ночью, часа в два, узнали по телефону, что станция Вязьма занята большевиками и что без боя пробиться едва ли будет возможно.

Под утро оставались на разъезде Пыжевка, где встретились с кубанцами под командой войскового старшины Мачавариани. Казаки сказали, что только что отъехала большевистская делегация, с которой столковаться нельзя, т. к. у них инструкции не только из Петрограда, но и из Москвы никого в эти два города не пропускать. Большевики резонно утверждают, что нас пропустить было бы изменой их большевистскому правительству. Значит, началась гражданская война? Тогда, по-моему, близок конец Керенского?

Казаки дали большевикам время на размышление, своего рода ультиматум, до рассвета, и в случае отрицательного ответа казаки начнут наступать на Вязьму. Такова была ситуация, когда наш эскадрон прибыл в Пыжевку.

Было еще темно, около 7 утра. В крохотной станционной каморке было жарко и душно от керосиновой лампы и толпы солдат и офицеров. Около города сотня 2-го Хоперского полка, которая настроена против местного большевистского гарнизона и обещала нам полное содействие.

Пришла телеграмма от «председателя Боевого Революционного Комитета» прапорщика Троицкого, в которой говорится, что гарнизон обещает пропустить нас дальше без боя. Троицкий дает полную гарантию, что препятствий нашему проезду через Вязьму не будет. Все же, на всякий случай, вызвали и Троицкого, и коменданта станции Вязьма. Оба вскоре прибыли на паровозе и будут заложниками.