Глубокое молчание было ему ответом. Вот тебе и турки! Добрый мой Глонти, товарищ по полку, теперь офицер грузинской армии, посадил меня рядом с собой, и мы оба завернулись в его бурку. Какое блаженство! Так и сидели мы на полу, прижавшись друг к другу, нахохлившись, как два воробья.

В темноте повели нас в какое-то другое здание через бесконечные коридоры в полутемные закоулки. Когда мы проходили между шеренгами аскеров, турецкий фельдфебель каждого из нас тыкал пальцем в плечо, называя турецкую цифру… игирми бир, игирми ики, игирми докус… оту.

Вот и улица, стоим у ярко освещенного крыльца, сама же улица теряется в мраке. Глаза постепенно привыкают, и я начинаю различать блеск штыков аскеров, которые кольцом нас окружают.

Взвешиваю возможность бегства – невозможно. Мы в плену, это ясно, и что посадят на транспорт – тоже ясно. Беспокоюсь, что нет шинели, еды и денег. Что турки нас кормить не будут – это я тоже знаю. Не из жестокости, а просто им наплевать. Они сами питаются одной кукурузой и всегда голодны. […]

Вот и набережная, пахнет морем и дегтем, а вот и транспорт […]

Проснулись мы почти одновременно от грохота – это паровые краны, мы не то разгружаемся, не то грузимся. Смотрю на часы: 6 утра, значит, я проспал два с половиной часа. Выхожу на палубу – красота, свежесть, горы в легкой дымке. Солнце еще не согрело воздух, жаль, что это не прогулка по синему морю, а что загоняют нас в какой-нибудь распроклятый Сиваш или Диарбекир.

На пристани семьи «пленников». Тут же группа германских и турецких офицеров, высокие воротники кителей подпирают наглые рожи, в руках стеки, палочки. Когда аскер прикладом грубо отталкивает русскую даму, они делают вид, что не замечают. […]

Слух, что нас задержали, чтобы якобы воздействовать на какие-то переговоры. Похоже на вздор? Солнце уже заходит… вдали какой-то шум, два автомобиля, люди бегут сначала к тому транспорту, на котором томится бедный Юрий Волконский, затем в нам – видимо, хорошие вести: «Ура! Вы свободны!»…

Еще какие-то формальности и, наконец, могу спуститься на берег. Я, Аркадий, сын Ольги, свободен. С ненавистью оглядываюсь на серо-зеленую громаду корабля и на турок – и айда домой!

Май 1918 г. – август 1918 г.

Опять новая регистрация, но на этот раз русских записывают отдельно от грузин, т. к. мы не воевали. Мой номер алтмиш-еды (67). Положение в Батуме становится все хуже. Турки постепенно сбрасывают свою полуевропейскую личину и показывают свою жадную, бесстыдную рожу. Губернатор, т. е. «вали», спекулирует на керосине, военный начальник области – тот специализировался на табаке. Всё «хозяйство» основано на взятках. Главный паша, тот берет от крупных тузов взятки в сотни тысяч, но не брезгует 100 рублями какой-нибудь старушки-дачницы. Видные чиновники скупают чай в Чакве почти даром и доводят цены до 45 рублей фунт.

Убили царскую семью. Не буду об этом писать – слишком тяжело. На Украине гетман Скоропадский. На красных нажимают. Пришла моя очередь.

Заканчивая этот дневник, хочу еще отметить два интересных и даже забавных эпизода.

Эпизод первый. Со временем военный пыл турок несколько остыл, грабежи прекратились, и главная часть войск была выслана на север. На главных фронтах победа союзников над немцами казалась неминуемой. Турецкое командование было в курсе дел, и это отразилось на отношениях оккупационных властей к местному населению. Окрики, аресты, грубости, реквизиции понемногу заменились не то что заискиванием, но каким-то «милым вниманием».

Например, зная, что русские дачники почти голодали, власти предложили, правда не всем, но некоторым более видным личностям, разным отставным генералам и т. п., своего рода паек – мешок муки в месяц, что казалось чем-то почти сказочным. Некоторые восприняли эту манну, но большинство – и на это требовалось немало мужества – отказались и предпочли голодать.

Однажды, нежданно-негаданно, к нашей даче подкатил большой черный автомобиль, из которого вышел и направился к дому элегантно одетый турок. Оказался он гражданским губернатором. Сел в гостиной, пил чай, на прекрасном французском языке говорил с отцом о том о сем, упомянул, что всегда считал П. А. Столыпина выдающимся государственным деятелем «de l'avant-guerre…»[20], коснулся войны – «ce fleau de notre pauvre humanite»[21] и спросил, нуждаемся ли мы в чем-либо: «Nous serons tout heureux de vous venir en aide… n'hesitez pas…»[22]

Мой отец сказал, что он не в курсе последних событий и довольно сухо отказался от какой-либо помощи.

Посидев около часа, турок поблагодарил за оказанное ему внимание, вышел, и отец шепнул мне: «Проводи мерзавца до автомобиля».

Вышли мы на шоссе, и я глазам своим не поверил: шофер, обтирая пот, спрятался от жары в тени машины, а элегантная дама, закутанная в черной чадре, из-под которой виднелись тончайшие шелковые чулки и лакированные туфельки на высоченных каблучках, уныло шагала взад и вперед по пыльной раскаленной дороге.

Видимо, жена нашего турка, который не нашел нужным предложить ей войти в нам в дом! Я хотел что-то сказать, но, к счастью, удержался. Дама, оставляя за собой легкую волну парижских духов, покорно юркнула в автомобиль, но лишь вслед за мужем.

Эпизод второй. Сидели мы как-то на балконе дачи г. Пассека и пили чай. Кругом чудесный парк, один из лучших в нашем субтропическом раю, крупные пальмы, камелии, розы и прочая благодать. Дача эта на высотах, и вид на море дивный.

Неожиданно подъехал серый военный автомобиль с турецким пашой, начальником гарнизона. Надо сказать, что инженер Пассек – один из «видных» членов нашей колонии, старожил, умный человек и знаток местных дел.

Я сидел спиной к морю, предоставив старшему поколению любоваться на вид… Внезапно глаза паши как-то замерли. Были глаза как глаза, а тут внезапно застыли и вперились в морскую даль. Он привстал, чайная ложка упала… Я сразу обернулся – вдали показались какие-то дымки – вроде бы суда в кильватерной колонне… «L'escadre anglaise..!»[23].

Все вскочили, два стула опрокинулись, паша что-то пробормотал, ринулся к автомобилю, шофер засуетился, машина тронулась… и тут вышло некстати и как будто нарочно: лопнула шина!

Паша орал на шофера, тот старался поскорее переменить шину, а эскадра все приближалась – крейсера, транспорты, впереди и по бокам низкие миноносцы… красота, быстрота, мощь, и вроде как бы «Гром победы, раздавайся» и туркам крышка!

Паша топтался от нетерпения, смотрел то на шину, то на корабли, кусал губы, совсем забыл о нас… не до того!