Земли, принадлежащие графству Тироль, были большей частью покрыты лесами и скудно населены. Иоганну вспомнилось, что недалеко отсюда они с Тонио провели прошлую зиму. Он даже узнавал некоторые из вершин, и у него мороз пробегал по коже.

«Интересно, он до сих пор меня разыскивает?» Этот вопрос неотступно его преследовал.

Иоганн до сих пор чувствовал прикосновение жесткой ладони, когда они с Тонио рукопожатием скрепили договор. Петер тоже рассказывал Саломе о некоей губительной сделке. С кем же он ее заключил? С таким же могущественным человеком, который посулил ему золотые горы, а принес одни лишь несчастья? Иоганн вытер руку о штанину, как если бы запачкался где-то. Память о Тонио запятнала его липким дегтем. Ему вспомнилось, что сказал астролог в тот день, когда принял его в ученики.

Сделка действительна до тех пор, пока я тебя не освобожу…

Из разговоров с торговцами и паломниками Иоганн выяснил, что теперь по Верхнему тракту редко кто проходил. Путники в большинстве своем выбирали более короткий Нижний тракт, по которому через Инсбрук и перевал Бреннер попадали в Венецию. Чтобы добраться туда из Аугсбурга, всаднику понадобилось бы всего десять дней, но торговые обозы продвигались куда как медленнее. Оба тракта были проложены еще римлянами и оставались по сей день основными дорогами через Альпы. Правда, Нижний тракт, похоже, сильно пострадал от талых вод. Иоганн смотрел на хмурое небо и понимал, что переход по Верхнему тракту будет ничуть не легче.

Дорога взбиралась все выше, и, когда путники миновали крепость Эренберг, Лех тоже остался позади. Дорога стала топкой и каменистой, и глубокие колдобины затрудняли продвижение. Даже Арчибальд давно слез с повозки и теперь шагал рядом, надвинув шляпу на лицо. Они то и дело вынуждены были толкать повозку, и все-таки им приходилось легче, чем торговцам. Доверху нагруженные фуры постоянно увязали в грязи, поэтому за день иногда преодолевали всего несколько миль. Мустафа тащил, словно бык; его мускулы вздувались корабельными канатами. Несмотря на холод, на нем по-прежнему был только кожаный жилет. Иоганн так и не услышал от него ни единого слова.

– Скоро нам понадобятся волы, – просипел Эмилио, когда они выталкивали повозку из очередной ямы. Дождь шел непрестанно, превратив дорогу в сплошное месиво. – А это стоит денег. Остается только молиться, чтобы не попасть под оползень.

Арчибальд покивал.

– Да-да, как я и говорил, – проворчал он. – И это только первый перевал. Но никто не захотел слушать старого бывалого путешественника…

В одном месте участок дороги длиною в четверть мили просто смыло. Пришлось идти в обход, и это стоило артистам еще двух дней. Все вокруг было окутано туманом, и лишь кое-где торчали, устремляясь ввысь, горные пики.

Ночами, когда все укладывались в стороне от дороги, Иоганн напрасно ждал Саломе. Погода неуклонно портилась, хлопьями падал снег. Иногда даже сыпал град, а они еще не добрались до самой высокой точки. Среди скал медным отливом сверкали озера, серны и горные козлы взбегали по узким, не досягаемым для человека склонам. И над заснеженными вершинами, словно посланники иного мира, кружили орлы.

– Кажется, они только и ждут, когда кто-нибудь из нас околеет, чтобы выклевать внутренности, – стуча зубами, проговорил Эмилио. Одежда у него была тонкая, и бедняга продрог до костей.

Иоганн уже не сетовал на свой шутовской вид. Может, он был и смешон в своем пестром наряде, но, по крайней мере, не замерзал.

Торговцы, готовые втридорога платить за теплый кров и горячее вино, останавливались в трактирах. Но артисты не могли позволить себе такого и вместе с паломниками ночевали в холодных, полных клопов приютах, где монахи кормили их водянистой похлебкой. Бывало, что спали, попросту забравшись под повозку. Иоганн лежал и слушал, как свистит ветер и град барабанит по навесу, а рядом Арчибальд изводил его своим храпом.

Но что действительно сводило его с ума, так это безразличие Саломе.

Неужели она просто посмеялась над ним? Он смотрел, как Саломе плывет сквозь туман, словно неземное создание, и даже под теплым плащом хорошо были видны изгибы ее фигуры. Глядя, как легко она движется, как откидывает волосы и стряхивает снег с плеч, Иоганн не мог думать ни о чем, кроме ее обнаженного тела. Он стал неразговорчивым и хмурым. Порой юноша ловил на себе испытующий взгляд Петера, от которого не укрылась произошедшая в нем перемена. Вечерами, когда они развлекали своих спутников, Иоганн держался в тени и вносил свой вклад, только если этого требовал Петер. Он подолгу упражнялся с ножом: методично метал клинок в деревья, при этом нередко видя перед собой оскаленную гримасу Тонио. Затем лицо расползалось, и перед ним снова стоял Эмилио с раскрытым в блаженстве ртом.

Теперь путь их лежал вдоль другой, более широкой реки Инн. Прошло почти две недели с тех пор, как они покинули Фюссен, а перевалам не было конца. Казалось, что горы становятся лишь выше. Река бурлила и извивалась, зажатая между высоких скал. На самом узком участке, когда Иоганн уже решил, что дальше им не продвинуться, он увидел крепость на противоположном склоне – точно фурункул на носу великана. Над бурным потоком был протянут деревянный мост. Посередине стояла зубчатая башня, и вокруг нее пенилась вода. По скалистому склону тянулась крепостная стена, едва различимая сквозь дождевую завесу.

– Финстермюнц, – мрачно объявил Арчибальд. – Отсюда начинается подъем до перевала Решенпасс. Только в прошлом году с реку сорвалось несколько повозок. – Он сухо рассмеялся. – Об этом премудрый Петер Нахтигаль предпочел умолчать. О набегах швейцарских отрядов, конечно, тоже упоминать незачем.

На мосту их встретили несколько тирольских ландскнехтов в поношенных одеждах и ржавых панцирях. У башни поджидала группа погонщиков, который предлагали торговцам волов. Речь их была непривычна для слуха, и казалось, что они говорили на каком-то устаревшем, давно позабытом наречии.

– Видишь, какие низкие ворота? – сказал Арчибальд, обращаясь к Иоганну, и показал на темнеющий, продуваемый ветром проезд. – Это они намеренно так построили, мерзавцы. Если повозка не проходит, приходится ставить колеса поменьше, – он хмыкнул. – И стражники предоставляют эту услугу за три крейцера. За каждое колесо, само собой. А потом, чтобы поставить свои колеса, придется выложить еще столько же… Проклятые тирольцы, у них это, наверное, в крови!

Внизу бушевал поток, мост покачивался и вздрагивал. Повозки проезжали одна за другой, и на некоторых действительно пришлось переставлять колеса. На другом берегу стали запрягать волов и крепких меринов, чтобы втащить по склону груженые фуры. Артисты между тем дожидались своей очереди. Но когда Эмилио махнул было одному из погонщиков, Петер одернул его.

– Обойдемся без этих грабителей, – проворчал он.

– Но повозка… – начал Эмилио.

– Вовсе не такая тяжелая, как подводы купцов. Мы вполне справимся и своими силами. – Петер усмехнулся. – К тому же у нас есть Мустафа. Забыл?

– Дело твое.