– Эй, вы двое! – донесся снаружи голос Петера. – Вы там что, теперь вдвоем вино хлещете? Иоганн, выходи, будем толкать повозку. Впереди подъем, и лошадь одна не справится.

Юноша стал выбираться наружу, но Арчибальд придержал его за руку.

– Та фраза на латыни, – произнес он вполголоса. – Ну, Homo Deus est… Неважно, где ты ее услыхал, но я бы на твоем месте ею не разбрасывался. Эти слова не для всех. Ты меня понял?

Иоганн кивнул, хотя не понял ровным счетом ничего. Возможно, старик просто хотел нагнать на него страху. Он отвернулся и выбрался наружу. Арчибальд еще долго смотрел ему вслед. Потом вздохнул и стал рыться в сундуке с припасами в поисках вина.

* * *

С поврежденной повозкой они продвигались довольно медленно, и на ночь им пришлось остановиться возле реки. Вечером по берегу стелился туман; Иоганн замерз, но виду не подавал. Он был новичком и потому сидел чуть в стороне, зачерпывая густую похлебку из миски. Саломе время от времени улыбалась ему, и это смущало юношу, сбивало его с толку.

После скудного ужина Нахтигаль поиграл немного на скрипке. Иоганн в очередной раз убедился, что Петер наделен исключительным талантом. В Книтлингене играли, как правило, пьяные бродяги, которые с трудом выдерживали ритм. Петер, напротив, касался струн, словно ангел. При этом он закрывал глаза и всецело отдавался музыке. Иоганн завидовал его способности на время отрешаться от всех забот и мрачных мыслей. Сам он этого не умел и ночью опять спал скверно. Ему снился Тонио и маленькие извивающиеся тела на лесной поляне где-то под Нёрдлингеном. Иногда его будил стон или вздох, но это Саломе и Эмилио наслаждались друг другом под тонким одеялом.

На исходе следующего дня они добрались до Ландсберга, где должно было состояться первое для Иоганна представление.

Город, как и Аугсбург, раскинулся на берегу Леха. С востока на обрывистом берегу высился замок, мощные стены которого свидетельствовали о могуществе и процветании. Петеру уже не раз приходилось здесь бывать, поэтому они без особого труда получили разрешение выступить на рыночной площади.

Артисты вместе с другими путниками прошли по широкому деревянному мосту, сооруженному вдоль плотины. Через Ландсберг проходил Солевой тракт, по которому ценное сырье доставляли из Райхенхалля до Боденского озера. Соляной склад и таможенный сбор, взимаемый с каждой повозки, обеспечивали городу и его жителям солидный доход.

Как только повозка вывернула на главную площадь, начали собираться первые зеваки. Вокруг смеялись дети, старики и старухи бормотали себе под нос и крестились, а через минуту уже не могли оторвать глаз от наряженных артистов. Иоганн знал по прошлым выступлениям с наставником, что люди рады любому поводу, лишь бы как-то отвлечься от рутины. Не считая Кирмеса [25], ярмарок и редких казней, у людей, особенно в деревнях и маленьких городках, развлечений было немного. За эти час или два, проведенные в беззаботном веселье, горожане словно перемещались в другой мир, далекий от повседневных нужд и скуки. И все-таки артисты оставались для них неприкасаемыми и в иное время их по возможности избегали.

Посреди площади бил фонтан, какого Иоганн еще ни разу не видел. Струи устремлялись ввысь на несколько шагов и, точно копья, сверкали в лучах закатного солнца. За ним расположилась ратуша высотой в три этажа, со ступенчатой крышей и башней. Юноша вспомнил старый фонтан перед ратушей в Книтлингене и городской ров, заполненный мутной, зловонной водой. Казалось, чем ближе они подходили к Альпам, тем богаче и красивее становились города.

– Что, поджилки трясутся? – насмешливо спросил Петер, глядя, как Иоганн озирается с разинутым ртом. – Смотри только, в штаны не наложи. Саломе нянчиться с тобой не станет. – Он рассмеялся и бросил ему какую-то одежду. – Вот, надень. Лукасу они все равно были малы, так что тебе в самый раз.

Иоганн натянул ядовито-зеленые чулки и красный вамс с заостренным капюшоном. По краю вамса были пришиты, точно флажки, разноцветные лоскуты, а в ткани имелось множество разрезов, сквозь которые проглядывала желтая материя. Костюм был теплый и мастерски сработанный, хоть Иоганн и выглядел в ней как придворный дурак. К своему ужасу, он заметил на правой штанине наскоро зашитую прореху и пятна засохшей крови.

– Хороший костюм, – сказал Петер, проследив за взглядом Иоганна. – Лукас перед самой смертью получил его в подарок от какого-то вельможи. Тот по достоинству оценил его фокусы. Мы отчистили его, как смогли, – он усмехнулся. – Ты же не из брезгливых?

Иоганн молча натянул капюшон.

Выступление на главной площади удалось на славу. Эмилио жонглировал шарами, Саломе кружилась в танце, а Мустафа гнул железные ломы, словно ивовые прутья. Даже магистр Арчибальд выглядел относительно трезвым. Люди охотно приняли его за странствующего алхимика и, когда он позолотил посох, бурно аплодировали.

Петер Нахтигаль играл волшебные мелодии, и у зрителей в глазах стояли слезы. Теперь Иоганн понимал, чем скрипач заслужил свое прозвище [26]. Он оказался не только одаренным музыкантом, но и голос у него был чистый и звонкий, неважно, говорил он или пел. Его речи вызывали у зрителей смех и изумление. Петер, несомненно, был прирожденным артистом – хоть прореха в зубах и подпортила его выговор.

Иоганн был вполне доволен собой. Для трюка с яйцом он пригласил из толпы туповатого подмастерья. Зрители были в восторге, и когда юноша снял с подмастерья шляпу, а под ним оказалось целое яйцо, они покатились со смеху. Его фокусы с картами и монетами тоже имели успех, причем помогала ему Саломе. Она подавала карты или обыскивала его, чтобы доказать, что он не спрятал лишних карт. При этом шарила и там, где это совершенно не требовалось.

Иоганн то и дело ловил на себе взгляды молодых девиц, что прежде было редкостью. Он заметно вытянулся, а изнурительные занятия с Тонио дали ему жилистое тело. Волосы у него были густые и черные, и по совету матери он время от времени чистил зубы кашицей из мяты и корня просвирника. Правда, в красном вамсе и капюшоне Иоганн чувствовал себя шутом.

Заработанных денег вместе с выручкой от проданной повозки хватило на ночлег в хорошем трактире рядом с церковью и сытный ужин. Кроме того, трактирщик пообещал к утру привести в порядок их повозку.

Они провели в Ландсберге еще два дня. За день давали по три представления, и с каждым разом у Иоганна получалось все лучше. Поначалу руки плохо слушались, но постепенно возвращалась былая ловкость. Тем не менее ему так и не удалось завоевать расположение Петера. Иоганн уже опасался, что скрипач никогда не простит ему выбитого зуба.

В паузы между представлениями они с Эмилио часто жонглировали. Скоро выяснилось, что юный артист неплохо метает ножи. Иоганн достал свой нож и бросил в колесо повозки. Клинок угодил в самый центр. Иоганн много упражнялся, пока жил с Тонио, особенно в те дни, когда его переполняла ненависть к отчиму и ко всем недалеким крестьянам Книтлингена.