Развела соблазнительные ноги. Широко. До самого интересного. Проследила за взглядом: «Туда, голубчик, посмотрел. Туда, куда надо».

Изобразила смущение, запахнула халат, точно зная, что шелк незамедлительно спадет и придаст бедру еще большую эротичность.

— А как назвали мальчика? — Он понял, что проиграл вчисту́ю.

— Руди. — Вздох фальшивого умиления. — Так предложил назвать своего сына Оскар в честь твоего погибшего отца.

«Нужно отдать должное ее самообладанию. — Последние слова зацепили и вывели из равновесия. — Она держит в руках рыжего мальчика — точную копию конюха Гельмута, зная прекрасно, что подлог очевиден, и продолжает нагло врать с благопристойным выражением лица».

— Тебе бы, Матильда, в «Штази» работать. Цены б тебе не было.

— Что, что? — Осознала тщетность женской уловки и закрыла теперь уже бесполезную грудь.

Не ответил. Подошел к окну. Увидел пустые денники.

— А лошади где?

— Продала. Зачем они мне?

— Чистопородных тракенов на колбасу?

— Откуда я знаю, на что и кому? Их с аукциона продавали.

— А конюх зачем, если коней нет? Впрочем, вопрос глупейший. По цвету волос, — указал пальцем на ребенка, — можно догадаться зачем.

Прошел в кабинет, услышал, как крикнули за спиной:

— Там ничего твоего нет. Гельмут, иди сюда.

Вошел Гельмут.

— Тебе же сказали, что здесь ничего твоего нет. Дом и все имущество унаследовал сын.

— Нетрудно догадаться. Я возьму мой томик Шиллера, мне дед подарил, и видеокассету с выступлением Петушковой. Деду отвезу. А больше мне ничего от вас не надо.

Пробежался взглядом по корешкам книг.

Матильда уложила ребенка и вошла в кабинет.

Взял Омара Хайяма. Раскрыл.

— Смотрите, как интересно:

Не догнали? С умишком у челяди слабовато? С совестью, я вижу, тоже?

— Заткнись, умник, пока я тебя не вышвырнул. — Гельмут подошел ближе. — Забирай свою книгу и вали отсюда.

Сладкое ощущение неизбежности поединка напрягло мышцы и обострило внимание.

— Дверь закрой, Матильда, а то папаша ребенка разбудит.

С обидным спокойствием раскрыл Шиллера. Достал искомый документ. Сложил вдвое и сунул в задний карман.

— А ну-ка отдай! А ну-ка отдай! — протянул костистую руку Гельмут и неожиданно для себя растянулся на полу во весь рост.

Гельмут был выше на целую голову, а высокому падать больнее.

Михаэль не бил в лицо. Он ронял его, бодрил пинками, давал возможность встать на четвереньки, распрямлял мощным ударом в седалище, да так, что хрустело то ли в подъеме ноги, то ли в копчике врага, бил так, что Гельмут елозил на коленках, как по льду. И оба косили глазом на онемевшую Матильду, только один — с торжеством победителя, а другой — с отчаянием проигравшего.

— А это тебе за шиммеля, козел. — Согнул Гельмута в калач последним ударом в живот и пошел к выходу.

Странное онемение продемонстрировала Матильда, очень странное. Онемение, обалдение, ошеломление. Да мало ли каким определением можно заменить распространенные ныне термины типа эмоциональный шок или ступор.

А между тем пытливое око смогло бы разглядеть не только потрясение, но и интерес молодой самки, наблюдающей поединок самцов. А глаз, еще более изощренный, обнаружил бы такое, по сравнению с которым хрестоматийное «О женщина, ты — бездна, ты — тайна!» показалось бы жалкой театральной репликой начинающего лицедея.

Самый изощренный ум не смог бы представить себе силу пережитого ею восторга, когда, обнажив грудь и плечо, она прочла в синих глазах того, кого обокрала, тщательно скрываемый мужской интерес.

Смог ли бы кто-нибудь предположить, что одаренная неотразимым обаянием чешская немка не только не жалела поверженного отца своего ребенка, но тайно аплодировала каждому удачному пинку и борцовскому приему их общего врага.

А произнесенное по-русски слово «козел» усилило тайное восхищение загорелым красавцем до уровня влюбленности, ибо точно таким же словом, только с ударением на первый слог, называют на ее родине вонючее и похотливое существо с бесовскими рожками.

Но не с гладко выбритым, чистым, сильным, белозубым и прямодушным, а с неопрятным, прокуренным и подловатеньким сообщником ей предстояло жить, и потому пришлось изобразить негодование.

— Я вызову полицию! — неубедительно пригрозила Матильда.

— Никого ты не вызовешь. А если вызовешь, то знай, что моя страховка[47] заканчивается только через два месяца. У меня отличный адвокат. Он напишет встречное заявление и добьется разрешения на принудительный анализ ДНК. А когда он докажет подлог, а это я тебе обещаю, любой суд признает завещание недействительным.

…

«Чернь глупа не всегда, но всегда необразованна, — думал Михаэль, садясь в машину. — Ни один суд в цивилизованной стране не может заставить сделать анализ ДНК ребенка без согласия матери. Но эта хорошенькая сучка, судя по выражению ее лица, поверила мне и не на шутку испугалась. Никуда жаловаться не пойдут. Никуда».

* * *

Самые невнимательные те, кто сосредоточеннее других. Эта на первый взгляд нелепая мысль пришла в голову, когда проскочил ausfahrt — выезд со скоростного автобана на проселочную дорогу к дому. Пришлось тащиться километров пятнадцать до следующего указателя.

Сосредоточиться было на чем. И в ДТП попасть было немудрено при столь бурном развитии событий.

Деда обманули. Это ясно. На мякине провели. Но почему все, все абсолютно ей? Ну пусть не ей, а ребенку. Все равно ведь ей. Дед не знал? А надо было знать. А ему надо было позвонить деду из Омска, тогда, может, все сложилось бы иначе. Сам виноват. А почему это он виноват? Никто ни в чем не виноват, кроме этой… Деда можно понять. Да она любого вокруг пальца… Она невероятно обольстительна и универсальна в известном плане. Это видно невооруженным глазом. Она ради выгоды и маркизу де Саду под плеть нежное подставит, и сама хлыст возьмет, если богатенький адепт Захера Мазоха изъявит желание. И что самое интересное — и с первым, и со вторым сладострастие испытает. Уникум! Гетера! Но хватит о ней. Хорошо. Хорошего, впрочем, мало. Что он имеет в итоге? Родительский дом — это тоже немало. Семь тысяч марок — можно прожить несколько месяцев, если… А почему у него не отключили телефон? Телефон отключают сразу, а вот по поводу неуплаты за коммунальные услуги присылают сначала Mannung — извещение, потом Warnung — предупреждение, и только потом следуют неизбежные штрафные санкции.