В шкафу в коридоре Харри нашел свитер и джинсы подходящей длины. Но размер ноги ее бывшего мужа оказался меньше, чем у Харри, и на него не налезала ни одна пара обуви, пока он не докопался до стоявших в глубине шкафа хорошо поношенных армейских кроссовок.

Когда он вышел во двор, Исабелла стояла и держала двух оседланных лошадей. Харри открыл пассажирскую дверцу машины, уселся, переобулся, вынул стельки, положил их на пол машины и достал из бардачка солнцезащитные очки.

— Готов.

— Это Медуза, — сказала Исабелла, похлопывая большую рыжую лошадь по морде. — Она ольденбурженка из Дании, чудесная порода для конкура. Ей десять лет, она начальница над своими. А это Балдер, ему пять. Он мерин, и он пойдет за Медузой.

Она протянула ему поводья мерина, а сама вскочила на Медузу.

Харри повторил движения за ней: вставил левую ногу в левое стремя и закинул себя в седло. Не дожидаясь команды, его лошадь потрусила за Медузой.

Харри немного преувеличил, когда сказал, что ездил верхом только один раз, но нынешняя прогулка совершенно не походила на поездки на дедушкиной ломовой лошади, напоминавшей авианосец. Сейчас ему приходилось балансировать в седле, а прижимая колени к бокам мерина, он ощущал игру мускулов и даже чувствовал ребра стройного коня. А когда Медуза, выйдя на тропинку на равнине, немного прибавила скорость и Балдер ей ответил, то даже незначительное ускорение заставило Харри понять, что у него между ног находится зверь из «Формулы-1». За равниной они выбрали тропинку, ведущую на поросший лесом холм. В одном месте, где тропинка разделялась надвое, чтобы обогнуть большое дерево, Харри попытался заставить Балдера повернуть налево, но конь проигнорировал приказ Харри и последовал по следу Медузы справа от дерева.

— Я думал, что табун идет за жеребцом, — проговорил Харри.

— Как правило, так и бывает, — сказала Исабелла через плечо. — Но все дело в характере. Сильная, амбициозная и умная кобыла может обойти всех, если захочет.

— А ты хочешь?

Исабелла Скёйен рассмеялась:

— Конечно. Если хочешь чего-то достичь, нужно хотеть этого достичь. В политике речь идет о том, чтобы добыть себе власть, а будучи политиком, человек должен хотеть конкурировать с другими.

— И тебе нравится конкурировать?

Ехавшая впереди Исабелла пожала плечами:

— Здоровая конкуренция — это хорошо. Это означает, что сильнейший и достойнейший получит право принимать решения, а так будет лучше для всего табуна.

— И спариваться такая лошадь может с кем угодно?

Она не ответила. Харри посмотрел на нее — она прямо сидела в седле и как будто массировала спину лошади своими упругими ягодицами, делая мягкие движения бедрами из стороны в сторону. Они выехали на поляну. Солнце светило вовсю, а над раскинувшимися впереди полями еще виднелись пятнышки тумана.

— Дадим им передохнуть, — сказала Исабелла Скёйен, слезая с лошади.

После того как они привязали животных к дереву, Исабелла легла на траву и пригласила Харри последовать ее примеру. Он сел рядом с ней и надел солнцезащитные очки.

— Послушай, а разве это мужские очки? — спросила она, поддразнивая его.

— Они защищают от солнца, — ответил Харри, вынимая из кармана пачку сигарет.

— Мне нравится.

— Нравится что?

— Нравится, что мужчины не беспокоятся насчет своей мужественности.

Харри посмотрел на нее. Она лежала, опираясь на локти, а на ее блузке была расстегнута одна пуговица. Он надеялся, что стекла его очков достаточно темные. Она улыбалась.

— Итак, что ты можешь рассказать мне о Густо? — спросил Харри.

— Мне нравятся настоящие мужчины, — сказала она.

Улыбка ее стала шире.

Коричневая стрекоза, совершающая последний осенний полет, пронеслась мимо них. Харри не понравилось то, что он прочитал в ее глазах. То, что он видел с момента своего приезда на ферму. Ожидание триумфа. А не мучительное беспокойство человека, который рискует оказаться в центре разрушительного для карьеры скандала.

— Мне не нравится все ненастоящее, — сказала она. — Блеф, например.

Ее голубые накрашенные глаза излучали триумф.

— Понимаешь, я позвонила одному знакомому в полиции. И помимо короткого рассказа о легендарном следователе Харри Холе, он поведал мне, что в деле Густо Ханссена не проводились никакие экспертизы крови. Образец оказался испорченным. Нет никакого ногтя с моей кровью под ним. Ты блефовал, Харри.

Харри прикурил сигарету. Он не чувствовал прилива крови к щекам и ушам. Может быть, в его возрасте уже не краснеют.

— Ммм. Если все твои контакты с Густо сводились к невинным беседам, почему же ты так испугалась, что я направлю кровь на анализ ДНК?

Она тихо засмеялась:

— А кто сказал, что я испугалась? Может, мне просто хотелось, чтобы ты сюда приехал. На природу полюбовался, и все такое прочее.

Харри удостоверился, что в его возрасте еще краснеют, лег и выдохнул дым в удивительно голубое небо. Он закрыл глаза и попытался придумать вескую причину не трахать Исабеллу Скёйен. Их было несколько.

— Разве не так? — спросила она. — Я просто хочу сказать, что я взрослая одинокая женщина, у которой имеются естественные потребности. И это не означает, что я несерьезная. Я бы никогда не связалась с человеком, которого бы не воспринимала как равного, например с таким, как Густо. — Ее голос зазвучал ближе. — А вот взрослый, крупный мужчина, напротив…

Она положила теплую руку ему на живот.

— Вы с Густо лежали на этом же месте? — тихо спросил Харри.

— Что?

Он приподнялся на локтях и кивнул на синие кроссовки.

— В твоем шкафу было полно эксклюзивной обуви сорок второго размера. А эти боты — единственная пара сорок пятого.

— Ну и что? Не могу гарантировать, что ко мне не приезжали мужчины с сорок пятым размером ноги.

Ее рука скользила вверх и вниз.

— Такие кроссовки одно время производились для Министерства обороны, а когда в армии перешли на другую обувь, остатки отдали благотворительным организациям для раздачи неимущим. Мы в полиции называем эту обувь наркоманской, потому что Армия спасения раздает ее своим клиентам в «Маяке». Возникает вопрос: почему случайный посетитель с ногой сорок пятого размера оставляет здесь обувь? Разумное объяснение: он внезапно получает в подарок новую пару.

Рука Исабеллы Скёйен прекратила движение. А Харри продолжил:

— Коллега показывал мне фотографии с места преступления. Когда Густо умер, на нем были дешевые брюки и пара очень дорогих ботинок. Альберто Фасциани, если не ошибаюсь. Щедрый подарок. Сколько ты за них заплатила? Пять тысяч?