После этих слов Перикла, народ, восхищённый то ли величием его духа, то ли не желая уступать ему славу, закричал, чтобы он все издержки относил на общественный счёт, и тратил, ничего не жалея.

В результате бурных политических споров, в которых было всё, и логика, и прагматизм, и зависть, и демагогия, и множество других самых низменных человеческих страстей, были построены величайшие архитектурные сооружения, в том числе Парфенон[370], который стал не только символом греческого чувства красоты, но и одной из вершин мирового зодчества…

При Перикле афинские финансы достигают самого блестящего состояния; именно при нём афинская казна была как никогда полна. Наряду с внешним могуществом и блестящим положением государственных финансов материальное благосостояние самих афинских граждан также достигли своего пика. Деньги, капитал становятся всё более значимым фактором экономической жизни. Знатные афиняне стали всё чаще и чаще вкладывать свои средства в разного рода предприятия. Да и в культурном отношении афиняне превосходили других жителей Эллады, достаточно сказать, что почти все свободные (и не только свободные) афиняне умели читать и писать.

Одним словом Афины были могущественны и богаты, так что комик Лисипп[371] имел все основания сказать:

«Если ты не видел Афин, то ты пень; если же видел и не был восхищён, то – осёл, а если, понравилось, но покидаешь, то ты – мул».

Но что же сам «архитектор» этого блестящего периода в истории Афин, этот Перикл-тыквенная башка, был ли он, действительно, тираном?

Зависят ли демократические убеждения от того, каковы взгляды человека, каков его темперамент?

Нравилось ли ему постоянно находиться среди «башмачников»?

Может быть, права Сьюзен Зонтаг[372] «Единственный интересный ответ тот, который опрокидывает вопрос».

Возможно и наш ответ, опрокинет вопрос. По крайней мере, мы лучше поймём, всё то, что случилось с Периклом в дальнейшем, в том числе в истории с Аспазией.

Вновь послушаем Плутарха:

«Перикл, как говорят не только усвоил себе высокий образ мыслей и возвышенность речи, свободную от плоского, скверного фиглярства, но и серьёзное выражение лица, недоступное смеху. Спокойная походка, скромность в манере носить одежду, не нарушаемая ни при каком эффекте во время речи, ровность голоса и тому подобные свойства Перикла производили на всех удивительно сильное впечатление. Так, например, какой-то подлый нахал, однажды, целый день его бранил и оскорблял; он молча терпел это на площади, заканчивая в то же время какое-то неотложное дело; вечером он скромно пошёл домой, а тот человек шёл за ним и осыпал его всякими ругательствами. Перед тем как войти в дом, когда было уже темно, он велел своему слуге взять светильник и проводить этого человека до самого его дома».

Воздержусь от комментариев, хотя так и хочется подсказать Периклу, почему ты всё это терпишь, у тебя такой мощный административный ресурс, воспользуйся им, поставь на место этих нахальных башмачников.

Только приведу заключительные слова Плутарха:

…вдумайтесь мои современники в эти слова о тиране Перикле…

«хотя он сделал город из великого величайшим и богатейшим, хотя он могуществом превзошёл многих царей и тиранов, из которых иные заключали договора с ним, обязательные даже для их сыновей, он ни на одну драхму не увеличил своего состояния против того, которое оставил ему отец».

Любопытное сочетание, тиран, злоупотреблявший своим служебным положением, давший зарабатывать другим, и при этом бескорыстный человек, не укравший ни одной драхмы, надменный человек, боявшийся и чуравшийся толпы, и ставший при этом символом афинской демократии.

Подведём предварительные итоги.

Можно констатировать, что Периклу не приходило в голову заткнуть рот всем этим крикунам, которые нападали на него по поводу и без повода, ему не приходило в голову привлечь их за клевету и потребовать огромной компенсации. Пусть он чувствует своё превосходство над всеми этими каменщиками и цирюльниками, он не позволяет себе презрительно относиться к демосу в решении важных общественных задач.

Можно не сомневаться, что он был предельно искренним, когда говорил про Афины в поминальной речи, которую приводит Фукидид:

«город наш – школа всей Эллады, и полагаю, что каждый из нас сам по себе может с лёгкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях. И то, что моё утверждение – не пустая похвальба в сегодняшней обстановке, а подлинная правда, доказывается самим могуществом нашего города, достигнутым благодаря нашему жизненному укладу».

Можно с большой долей вероятности предположить, когда он начал строить Акрополь, когда там кипела работа, когда он был уверен, что денег для жалованья хватит всем, и когда среди всей этой суеты, невидимой по тем временам многолюдности, многоликости, начали всё больше вырисовываться контуры Парфенона, он почувствовал истинный восторг.

А о том, что за такой восторг, за это великое строение, которое на все времена стало одним из самых мощных вызовов человечества, придётся потом расплачиваться, пожалуй, в те дни он не задумывался.

…брак по-древнегречески

По логике, после «Он» должна была следовать «Она», после Перикла, Аспазия. Но Аспазия останется для нас загадкой, если не иметь представление о древнегреческом браке. Останется загадкой и после, но, по крайней мере, можно фантазировать, можно «врать правду».

Сразу договоримся, «брак по-древнегречески», и в социальном, и в юридическом, и в психологическом, отношении, имеет мало общего с браком в современной цивилизации. Да и выражение «древнегреческий брак» слишком большое обобщение. Древнегреческие полисы не похожи друг на друга, а Афины и Спарта настолько различны, что шлейф их различий тянется по всей истории мировой цивилизации. К тому же «древнегреческий брак» – это, во многом, реконструкция на основе косвенных свидетельств, случайных следов, даже недоговорённостей греческих мужчин (почти по Фрейду[373]).

О Спарте и говорить нечего. О браке и семье можно говорить здесь только с большой долей условности. Главная цель, здоровое потомство, желательно мужского пола, поскольку нужны воины, много воинов. Поэтому о женщинах в период беременности, заботятся, даже освобождают от тяжёлой работы. А в остальном, никаких предрассудков. Тот же спартанский стиль жизни, обязательные физические упражнения, как для мужчин, так для женщин, свободные нравы, как для мужчин, так и для женщин, если возникнет дефицит здоровых самцов, можно прибегнуть к многомужеству, если у старого мужа молодая жена, можно осеменить с помощью подходящего молодого «производителя».

Гендер по-спартански – тема прелюбопытная, но оставим её, поскольку наши герои – живут в Афинах.

В Афинах, как и в Спарте, репродуктивная функция остаётся доминирующей. Отец как бы говорил будущему зятю: «отдаю тебе