Анко отшвырнул оставшегося сервитора и поднялся на ноги. Он повернулся лицом к огромному смотровому окну, шаря по карманам в поисках еще одной обоймы, а персонал Штаба в панике бежал из здания.

Он хорошо разглядел ракету, ему казалось даже, что он мог разглядеть рисунок вокруг ее рыла, хотя и понимал, что это невозможно, — с учетом скорости, с которой она продвигалась.

Он слышал даже пение выхлопных клапанов и щелей между пластами обшивки.

Ракета ворвалась в Штаб домов через огромное окно, втолкнув бурю свинцового стекла своей сверхзвуковой ударной волной, прежде чем вгрызться в дальнюю стену и взорваться.

Шквал осколков стекла срезал внушительную массу плоти вице-маршала Анко с его костей за миллисекунду до того, как взрыв уничтожил Штаб домов.

К востоку от Коммерции пушечный выстрел сотряс огромную Базилику Экклезиархии.

Двухтысячелетнее здание — которое вынесло Колониальные войны, Колониальное восстание, борьбу за власть Пийдестро и Гавунды и бессчетные мятежи и беспорядки — разлетелось, как стекло. Крышу снесли множественные взрывы, и миллионы черепичных осколков засыпали все на километр вокруг.

Каменные двухметровые стены залило огнем, взорвав контрфорсы и расшвыряв их по сторонам. Драгоценные реликвии, почти ровесницы Империума, сгорели вместе с духовенством. Улицы снаружи омывали реки расплавленного свинца с крыш и окон. Многие адепты Имперского культа, граждане и духовенство, которые пережили первый удар, бросались в погребальный костер на месте Базилики, сломленные в своей вере.

На вратах Кроу генерал Нэш пытался перестроить остатки своей части и направить их к северу, к пробоине в Онтаби, хотя свирепые зойканские атаки продолжали наседать на врата.

Штаб домов пропал со связи, и никакого скоординированного отпора не было. Нэш подсчитал, что с ним 1500 Роанских Диггеров и 3500 вервунцев. Он ожидал подкрепления от Севгрупп и Ксанса, но тошнотворное чувство подсказывало, что они не придут. Напор врага ошеломлял.

Нэш был в пехоте с тех пор, как поступил в Гвардию, он видел самую худшую армейскую работу, которая всегда достается пехоте. В первые часы Великой Осады его руководство и лидерство были непревзойденными в улье Вервун. Он организовал плотное сопротивление вокруг врат Кроу, дал отпор захватчикам, а затем отправил две трети своих сил контрмаршем к северу, на врата Онтаби, к главной бреши, которая едва держалась.

Роанские Диггеры, никогда не входившие в элиту Имперской Гвардии, показали себя с лучшей стороны той ночью на восточных краях Куртины. Они встретили зойканскую пехоту, ломящуюся в улей, сперва прицельным обстрелом, а затем свирепейшей рукопашной схваткой.

Диггеры, несмотря на дурную славу ленивых и легкомысленных, задержали прорыв на Онтаби на два с половиной часа. Тысяча роанцев — поддерживаемых вдохновленными остатками Вервунского Главного — уничтожили почти 4500 зойканских солдат и почти сотню единиц бронетехники.

Нэш погиб в развалинах трущоб незадолго до рассвета, простреленный девятнадцать раз, после того как зойканцы наконец пробили последнюю линию окопной обороны и ворвались в улей. Отступая, выжившие роанцы и вервунцы продолжали оборонять город, улицу за улицей, дом за домом.

На вратах Сондара зойканские штурмовики воздвигли лестницы и осадные башни, чтобы перебраться через Стену. Маршал Кроу потерял счет солдатам в охряных доспехах, которых убил, к моменту, когда громадная машина смерти, похожая по форме на исполинского богомола, с грохотом выскочила из ночи и уцепилась могучими лапами за башни врат Сондара, буквально отрывая их. Гигантские лапы богомола сцепились, и между ними протянулись мосты, по которым зойканские войска добрались до Стены.

Кроу упал, когда гигантские лапы разнесли ворота.

Он был еще жив, лежа в осыпавшемся щебне, когда наступающие зойканцы вошли в ворота, добивая штыками всех выживших, каких находили.

Маршал Кроу погиб — сломленный, покрытый пылью и практически неузнаваемый после ранений — с зойканским штыком в сердце.

Трону верны и неубиенны!

Боевой клич Вольпонских Аристократов

— Довольно! — прорычал Гаунт. Пальба, сотрясавшая военный суд, постепенно стихла. Воздух полнился смрадом лазера, пороха и крови. Трупы укавэгэшников валялись на полу и обломках деревянных скамей. И один или два убитых Аристократа.

Пять-шесть выживших укавэгэшников (некоторые — раненные) были загнаны в угол, и Жильбер со своими людьми на адреналине уже готовы были их расстрелять.

— Прекратить огонь! — рявкнул Гаунт, встав перед Жильбером, который, свирепо сверкая глазами, не собирался опускать дымящийся хеллган. — Прекратить огонь, я сказал! Мы пришли, чтобы прервать неправомерный трибунал. Не будем как они, обойдемся без самосуда!

— Ты можешь легализировать это! Ты же комиссар! — прорычал Жильбер, и его поддержали другие Аристократы.

— В свое время — но не сейчас. Вы, найдите кандалы. Свяжите ублюдков и заприте в камерах.

— Делай, как он сказал, Жильбер! — велел Штурм, подходя и пряча пистолет в кобуру. Солдаты-Аристократы вывели арестованных из комнаты.

Гаунт оглянулся. Патер сидел на полу, прислонясь к стене, и Бвелт обмахивал инфопланшетом его бледное лицо. Даур освобождал нармян.

В комнате был разгром. Элитные войска Штурма положили более двух третей присутствовавших укавэгэшников за какие-то две минуты, но это стоило им троих Аристократов. Тарриан был мертв, его глотка зияла, словно пробоина в корпусе корабля.

Гаунт подошел к Каулу. Комиссара усадили на одну из скамей, где он и сидел, склонив голову и зажимая левой рукой хелл-ожог на правом плече.

— Это конец для тебя, Каул. Ты прекрасно знал, каким вопиющим нарушением закона был этот суд. Я лично прослежу, чтобы твоя карьера закончилась. Публичный позор… Народного Героя.

Каул медленно поднял голову и посмотрел в потемневшие глаза Гаунта. Он ничего не сказал — ему было нечего сказать.

Гаунт отвернулся от беспокойных карих глаз. Он помнил ранние недели кампании на Бальгауте. Служа под началом Слайдо, он тогда впервые столкнулся с Каулом и его исключительной злобностью и коварством. Гаунту тогда подумалось, что он воплощал все худшие стороны Комиссариата. После одного особенно беспощадного обвинения, когда Каул распорядился запороть человека до смерти за неправильную кокарду на головном уборе, Гаунт воспользовался своим влиянием на военмейстера, чтобы Каула перевели на юго-западный континент, подальше от главного фронта. Это стало началом заката карьеры Каула — как сейчас внезапно осознал Гаунт, заката, который и привел его к назначению в улей Вервун. Гаунт не мог остановиться. Он повернулся.

— А ведь у тебя был здесь шанс, Пий. Шанс поступить хорошо. У тебя есть воля, которая нужна комиссару, но нет… самоконтроля. Ты был слишком увлечен, наслаждаясь властью и престижем должности старшего имперского комиссара над армиями Вергхаста.