– Быстрее, Кристина! – закричал Томаш, отталкивая меня. – Уезжай!

– А ты?

– Встретимся во Львове. Просто доберись туда как можно быстрее!

Так мы и расстались. В последний раз я видела, как Томаш бежал на поиски своего отряда, опустив голову, вдоль разрушенной улицы, огибая горы обломков. Вой бомбардировщиков стал ближе, поэтому и я побежала подальше от Старого города, туда, где оставила машину. Каменные обломки после обрушения здания разбросало по капоту, ветровое стекло треснуло, но в остальном автомобиль, похоже, почти не пострадал. Я руками по мере сил сгребла мусор. Мотор завелся с первой попытки. Пришлось ехать по битому стеклу, но я не обращала внимания, резко повернула руль и умчалась прочь. Тяжелую дверную коробку взрывной волной вынесло на улицу, но я слишком поздно ее заметила. Машину сильно тряхнуло, когда я переехала через препятствие. Под днищем раздался ужасный скрежет, а потом прекратился. Автомобиль накренился. Где-то поблизости раздался взрыв, но я не понимала, где конкретно, и почти тут же над моей машиной пролетела «Штука», очень близко, а потом в нижней точке пикирования выровнялась и взмыла вверх. Самолет промчался так близко, что я смогла разглядеть, словно на фотоснимке, металлическую стойку, на которой переносили бомбы, черные шины в обтекаемых кожухах, пестрый зеленый камуфляж. Когда «Юнкерс» резко развернулся и сделал над городом вираж на небольшой высоте, мелькнула свастика на киле. Бомбардировщик направился на запад.

Я откинулась назад, чтобы посмотреть на самолет, не глядя, куда еду. Внезапно «Штука» перестала быть вражеской машиной, превратившись просто в самолет. Я снова ощутила то очарование, которое охватывало меня всякий раз при виде летательных аппаратов. Мне стало интересно, каково это – управлять таким вот бомбардировщиком, покинуть строй, наметить какую-то цель на земле, спикировать вниз на полной скорости, чувствовать, как воют сирены, а самолет трясется от перегрузок…

Автомобиль повело, он подпрыгивал и вилял, стукаясь о бордюр тротуара по обе стороны дороги. Я резко вывернула руль. Ехала куда глаза глядят, лишь бы спастись от этой ужасной бомбежки. Руль тяжело поддавался, машина плохо держала дорогу, я предположила, что как минимум одно колесо пробито. Бросила взгляд на указатель топлива – осталось лишь несколько литров. Я понятия не имела, сколько еще до Тарнува и насколько безопасны дороги.

Когда я увидела к югу от меня несколько немецких танков, выстроенных в шеренгу и ползущих в направлении города в своей особой угрожающей манере, то свернула в сторону как можно скорее.

Я продолжала огибать Краков, но уже передумала. Нелепо ехать на автомобиле в другой город, когда у меня есть самолет. Я рванула в сторону взлетно-посадочной полосы, решив, что немцы еще туда не добрались. Мотор громко дребезжал, предположительно из-за поломки после наезда на дверную коробку. Сложно было ехать по прямой, но я не видела смысла останавливаться и выяснять, в чем дело.

Машин на дороге почти не было. Мне встретилась лишь колонна польских армейских грузовиков, но они не обратили на меня внимания.

Я добралась до взлетной полосы. Когда съехала с дороги и свернула на знакомое поле, то поразилась, насколько нормальным там все казалось. После моего отъезда ничего не изменилось. Я поспешила к «Цапле», на которой прилетела, завела мотор и заехала в ангар, где наполнила баки для горючего доверху, а потом позаботилась о безопасности по максимуму. Я не тратила времени зря. Заправив самолет, перевернула крошечный кабинет в поисках хоть какой-нибудь карты Польши, наполнила бутылку водой в дорогу и отправилась в путь.

Самолет был оборудован радиоприемником, поэтому в воздухе я его включила и поискала входящие сигналы. Обычные частоты молчали, что было плохим знаком. Понимая, что обязана как минимум проинформировать своего начальника, я воспользовалась стандартным каналом связи и передала план полета. Ответа не последовало.

День подходил к концу, и до львовского сектора я долетела уже в сумерках. Определила местоположение военного аэродрома и запросила разрешение приземлиться, которое немедленно получила. Голос диспетчера по радио звучал профессионально и спокойно. Он любезно повторил опознавательные сигналы, которые я увижу на подлете к полосе, а потом отключился.

Это, как мне кажется, было последним напоминанием о мире и порядке, некогда царивших в моей родной стране. Я посадила «Цаплю» и закатила самолет по инструкции в ангар ВВС. Когда вылезла из кабины, сняв кожаный летный шлем, техники уставились на меня с удивлением. Там, куда я обычно прилетала, ко мне привыкли. А здесь оказалась среди незнакомцев.

К тому моменту я уже устала и проголодалась, поскольку с утра не было никакой передышки. Убедившись, что самолет в безопасности, колеса заклинены, двигатель правильным образом выключен, все рычаги панели управления установлены в нейтральное положение, я направилась к дежурному офицеру с рапортом.

Меня ждали тревожные новости. Во-первых, в тот день несколько немецких дивизий провели молниеносную атаку на Львов с юга и выставили кордоны вдоль южных границ. Полноценное наступление ожидали еще до рассвета, а нигде поблизости не было польских войск, чтобы отбить его. От предварительных планов устроить во Львове пункт сбора сотрудников для правительства в изгнании отказались.

Весь обслуживающий персонал, членов гражданской службы и дипломатического корпуса эвакуировали еще дальше на юг и восток, первоначально в Черновцы, к подножию Карпатских гор.

Но ведь мы с Томашем назначили встречу именно во Львове. Я начала паниковать. Он все еще оставался где-то под Краковом, а нацисты сметали все на своем пути.

Словно бы одного этого было мало, пришло множество сообщений, что Советский Союз вторгся в Польшу на севере. Ходили слухи, что русские «на нашей стороне» и вторглись, чтобы сражаться с немцами от нашего имени. Эту идею отвергли с циничным недоверием, которое поляки всегда испытывали к русским и немцам: если Советский Союз оккупирует территорию, то не сделает нам никаких одолжений. Разумеется, дальнейшие события доказали нашу правоту.

Я все еще пыталась переварить сумбурно поданные неприятные вести, как вдруг сообщили, что ввиду чрезвычайной ситуации я перестала быть гражданской служащей и теперь призвана на военную службу в польские ВВС в качестве офицера-летчика. То есть теперь я подчинялась непосредственным приказам любого старшего по званию офицера, а не просто неофициальным «просьбам» всяких шишек, которых перевозила.

Первый такой приказ поступил от дежурного офицера, обрушившего на меня все эти новости. Он велел мне немедленно отправиться в Черновцы на двухмоторном самолете, взяв на борт несколько дипломатов в качестве пассажиров, а потом до рассвета вернуться во Львов, чтобы забрать еще людей.

Это было невозможно. Я практически с ног валилась от усталости и умоляла дать мне пару часов поспать. Тогда офицер намекнул, что если у меня какие-то проблемы с ночными перелетами, то он все поймет и переведет меня на бумажную работу, для которой я больше подхожу. Я сердито помахала перед его носом бортовым журналом с десятками вылетов, которые совершила за прошедшие несколько дней. Объяснила, что не могу обеспечить безопасность полета, будь то день или ночь, в состоянии крайней усталости, но вернусь на летное поле как минимум за час до рассвета.