Я тогда не призналась, что никогда в жизни не взлетала в темноте.

Спотыкаясь, я потопала прочь, чтобы перекусить и найти какую-нибудь койку, которую можно было бы занять на пару часов.

К четырем утра я проснулась и вернулась на летное поле. Пока спала, оно преобразилось. Исчезло всякое подобие порядка. Радиотелефон в диспетчерской вышке не отвечал, огни по бокам взлетно-посадочной стороны погасили. Я не могла найти офицеров или хоть кого-то, кто понимал бы, что происходит, или был бы готов отдать мне приказ. Вдалеке палили артиллерийские орудия, но пока снаряды не падали по соседству. Я нервно подумала о «Штуках», но предположила, что они не станут атаковать до рассвета. Пока бродила туда-сюда, пытаясь выяснить, что же мне делать, три явно перегруженных польских самолета через короткие промежутки времени выехали на неосвещенную полосу, оторвались от земли после мучительно медленного разбега и неуверенно полетели на юг.

Я приняла решение действовать по собственной инициативе, решив, что будет безопасно совершить один полет, а потом вернуться во Львов и попытаться найти Томаша. Прошла через зону ожидания и обнаружила большую группу гражданских, с несчастным видом сбившихся в кучу среди множества сумок и коробок с личными вещами. Они окружили меня, требуя ответить, когда их эвакуируют. Большинство прождали здесь всю ночь. У некоторых имелись похожие на официальные удостоверения личности или письма. Смысла вчитываться в них не было, но, чтобы попытаться обрести контроль над ситуацией, я взяла два письма и пробежала их глазами. Оба человека оказались сотрудниками французского посольства.

На бетонированной площадке перед ангаром я нашла «LW6 Зубр» – обветшалый двухмоторный самолет, его ненавидели все летчики, которым приходилось на нем летать, но других машин не было. За местом пилота было грузовое отделение. Мне удалось разыскать одного из инженеров. Он подтвердил, что самолет пригоден для полетов, но не заправлен. Я нашла работающий топливозаправщик и подъехала к нему, заправила самолет сама, нервно вскарабкавшись на крыло.

Небо на востоке быстро светлело.

Мы взлетели сразу, как начало всходить солнце. Я умудрилась втиснуть пятерых гражданских в грузовой отсек при условии, что они не возьмут багаж. Сначала они противились и, похоже, не хотели слушать приказы из уст женщины, пусть даже в форме ВВС. Я пояснила, что собираюсь улететь, с ними или без них, но могла бы взять на борт пятерых пассажиров. Потом вернулась к самолету и стала ждать. Спустя минуту пять человек робко вышли на улицу и набились в грузовой отсек. Я выруливала на взлетно-посадочную полосу в потемках, окутанная утренним туманом, но то ли мои инстинкты обострились, то ли нам просто повезло. Мы без проблем оторвались от земли, хотя самолетом было ужасно сложно управлять.

Я набирала высоту под самым максимальным углом, на какой только был способен «Зубр», поскольку подозревала, что противник где-то неподалеку под нами. На самом деле я не видела следов немцев, ни наземных частей, ни авиагрупп.

Несколько часов сна взбодрили меня. Теперь на первое место вышли личные приоритеты. Я удерживала самолет на высоте около тысячи метров, утренний воздух был прохладным и тихим, лучшая погода для полетов. Самолет летел ужасно медленно, и каждое движение штурвала давалось с огромным трудом. Пока я следила, что там происходит на земле, я думала о Томаше и о том, как нам воссоединиться. Разум подсказывал, что нам теперь не суждено встретиться во Львове. Все, что я видела, говорило, что немцы возьмут город под контроль до темноты. Не было никаких следов военного сопротивления поляков. Если русские и правда вторглись в страну, то за считаные часы Польша полностью капитулирует.

Я нашла Черновцы на карте, рассчитала координаты и успешно посадила самолет, хотя и с диким скрежетом, поскольку неправильно прикинула высоту над взлетно-посадочной полосой. Зажатые в грузовом отсеке пассажиры высвободились и, прихрамывая, разбрелись туда, куда вела их судьба. Я загнала неуклюжего «Зубра» на место, а потом отправилась на поиски дополнительной информации.

Я быстро поняла, что даже этот отдаленный городок на юго-востоке Польши ни для кого не был надежным убежищем: ни для гражданских, ни для военных. Здесь только и говорили, что о русских, до которых было пятьдесят, сто, а иногда и двадцать пять километров. Три дивизии Красной Армии маршировали в нашем направлении, превращаясь в пятнадцать, двадцать дивизий. Я не любила слухи, они всегда меня пугали. Мою страну собирались оккупировать и разрушить. Моя жизнь была в опасности, но, кроме того, в опасности находился и Томаш, и я это понимала. Я в некоторой мере обрела самостоятельность, а Томаш попал в ловушку в устаревшей и недостаточно оснащенной армии, столкнувшейся с двумя из самых агрессивных военных держав в мире.

Неожиданно через полчаса после моего приземления на другом самолете прилетел Заремский. Из главного здания аэропорта я видела, как он шагает по площадке, а младшие офицеры крутились вокруг него, сообщая последние новости. Я вышла навстречу, но генерал-майор пронесся мимо, не узнав меня. Он заметил меня лишь на летучке, проводившейся для всех пилотов ВВС из тех, что успешно добрались до Черновцов.

Заремский объявил, что нам снова придется эвакуироваться, на этот раз в сторону Бухареста. Никаких гражданских не перевозить. Преимущество отдано персоналу ВВС. План состоял в том, чтобы перегруппироваться и сформировать независимое подразделение польских ВВС. Тогда мы начали бы партизанские авианалеты на оккупированные территории нашей родной страны. Заремский назвал авиабазу в Румынии, где нам разрешено приземлиться и где будет вся необходимая инфраструктура. По мне, так это было непрактично, но слова генерал-майора звучали спокойно и правдоподобно. Я слушала его вместе с другими летчиками и понимала, что среди всех присутствующих только у меня нет боевой подготовки.

Потом он нашел меня и отвел в сторонку.

– Я хочу, чтобы вы снова стали моим личным пилотом, – Заремский сразу приступил к делу. – Вам не придется принимать участие в боевых действиях. Однако я стану командовать этой ударной группой, поэтому без опасности не обойдется. Вы готовы снова поступить ко мне на службу?

– Так точно, сэр! – ответила я, хотя и начала думать, что он, как и все остальные, медленно, но верно сходит с ума. Как польские военные самолеты смогут вылетать на задания с румынской авиабазы без того, чтобы русские или немцы начали мстить? И что дальше? Румыния окажется втянутой в войну? Мысли путались, я ведь не ела с прошлой ночи, спала всего несколько часов и бóльшую часть дня провела в полете.

Не прошло и часа, как мы снова поднялись с воздух, но в этот раз на новеньком самолете, двухмоторном PZL-37 «Лось». Генерал Заремский был единственным пассажиром. Он сидел рядом со мной в кабине и не делал никаких замечаний относительно того, как я летала, хотя, скорее всего, знал машину лучше меня. Я слишком устала, мне было все равно, и, наверное, вела самолет лучше, инстинктивнее. Заремский выступал в роли навигатора.

Мы миновали Карпаты, а потом полетели над пересеченной местностью к юго-западу от хребта, двигаясь достаточно низко над, казалось, пустыми полями и маленькими поселениями. Ближе к концу дня мы добрались до назначенного летного поля. Я была на грани физического истощения. Заремский вывел меня на взлетную полосу. Заход на посадку я совершала словно во сне, но мы благополучно сели, после чего я, следуя инструкции, завела самолет на отведенную нам часть базы.