Майк осмелился спросить:

– Скоро нам возвращаться?

– Может, через полчаса.

Времени почти не осталось!

– Можем мы встретиться снова?

Ответа не последовало. Она резко отвернулась и уставилась на траву:

– Ничего больше не говорите.

Торранс подчинился, проглотив слова, которые хотел произнести, слова, которые не имели бы смысла: просьбу остаться с ним подольше, намного дольше, безумный план сбежать вместе. Она сидела вполоборота, сгорбившись, а волосы загораживали бóльшую часть лица, но левая рука девушки крепко сжимала его ладонь. Кристина не смотрела на него.

Затем Торранс услышал, как она тихо произнесла, снова повернувшись к нему:

– Я знаю, что ты не Томаш, не можешь быть им, несправедливо было надеяться на это, ты лишь напомнил его, поскольку вы одного роста и волосы похожи. Я одинока и в отчаянии, одна-одинешенька в этой стране, но ты здесь, а Томаш нет. Ты дал мне надежду, помог вообразить его, вспомнить. Ты ничего этого не знаешь, но ты – это все, что у меня есть, и все, что было после побега из дома. Дорогой Майкл, внезапно ты стал так мне дорог. Я знаю, что однажды мы сможем встретиться без Томаша, который никак меня не покинет, но сегодня ты должен позволить мне и дальше притворяться. Я так счастлива с тобой, хотя из-за тебя снова желаю лишь тень собственных воспоминаний о том, что было, пока все не пошло наперекосяк. Мою жизнь прервали. Наверное, ты понимаешь, о чем я?

– Да, – ответил он, подумав, насколько неадекватно, должно быть, звучит это одинокое слово. – Я лишь хочу знать, что мы скоро встретимся снова.

– Я постараюсь.

– Нет… я с ума сойду, если ты не пообещаешь.

Кристина снова помолчала, а потом сказала:

– Я не хочу, чтобы ты сходил с ума. Обещаю.

– Скоро?

– Если меня пришлют в Тилби-Мур, то, может быть, даже завтра. Или послезавтра. Как только получится.

Несмотря на ее слова, Торранс понимал, что они значат – подобного не повторится. Кристина могла бы доставить дюжину «Ланкастеров» на летное поле, но он не узнает об этом, да и не сможет взять отгул, чтобы увидеться с ней.

Солнце двигалось по небу, пока они сидели на скамейке, и молодые люди оказались в прохладной тени одного из высоких деревьев на другой стороне погоста. Кристина все еще не выпускала его руку.

– Я хочу кое-что подарить тебе, Майкл. Что-то, чего нет даже у Томаша. Тогда ты поверишь, что мы снова увидимся?

– И что же это?

– У меня нет денег, ничего, что я могла бы подарить, зато могу поведать тебе один секрет. Когда я была маленькой, мама дала мне особое прозвище. Я имею в виду настоящую мать, ту, что я не видела с одиннадцати лет. Речь про так называемое детское имя. Моя matka [41] звала меня Малиной. Это старинное польское имя, происходит от названия ягоды. Моя мама обожала малину. В детстве у меня были длинные волосы. Мама сажала меня на колени, расчесывала волосы, целовала и называла меня Малиной. Даже Томаш не знал этого. Я никогда не говорила ему и вообще никому не говорила.

– Ты хочешь, чтобы я называл тебя Малиной?

– Я хочу, чтобы ты знал мой личный секрет, один на двоих. Произнеси это еще раз.

– Малина.

– Хорошо. – Она осторожно подняла руку и взглянула на часы. – А теперь нужно лететь обратно на твою базу.

Они прошли под воротами и двинулись по прямой дороге через деревню. Торранс пытался взять ее за руку, но, когда дотронулся до нее, девушка отшатнулась. Они повесили летные куртки на плечо, Торранс шел вплотную к Кристине, и порой их тела соприкасались. Она вроде как не возражала.

– Я могу взять увольнительную на выходные. Можем встретиться?

– А мне не дают увольнительные. Я же гражданский человек. Иногда летаю, иногда не летаю. Увольнительные для боевых летчиков, для солдат.

– Но у тебя же должны быть выходные. Можем что-то придумать?

– Я попытаюсь, – ответила она.

– Ты этого правда хочешь, Кристина?

– Я же дала тебе обещание, Майкл. Я хочу того же, что и ты, но не так-то просто это организовать. Я рада, что удалось сейчас побыть вдвоем.

– Тогда как мы встретимся?!

– Найдем способ.

Они добрались до дороги, тянувшейся вдоль ограждения по периметру взлетной полосы. Та еще раз напомнила, что необыкновенное время наедине с Кристиной и правда подошло к концу, в некотором смысле в ту же секунду. В «Энсоне» будет слишком шумно, чтобы переговариваться по внутренней связи. Как только они приземлятся в Тилби-Мур, им придется сразу же проститься. Сама война и жизнь на войне преградой стояли между ними.

– Ты спросил, чего я хочу, – внезапно произнесла Кристина. – Тебе правда хотелось бы знать?

– Полагаю, увидеть Томаша, – грустно пробормотал Майк, почти жалея, что вообще задал этот вопрос.

– Да, конечно. Ты это уже знаешь. Но еще и тебя, Майкл. – Ее рука нащупала его руку и коротко сжала. – Ты… внезапно стал таким значимым для меня. Меня гложет страх, что Томаш убит, а я не знаю. А сегодня, познакомившись с тобой, побыв с тобой вместе, я впервые смогла подумать о случившемся с Томашем как о реальности. Какой бы ни была правда, я никогда не смогу вернуться к довоенной жизни. Польша разрушена. Я никогда не верну себе былое положение в семье Томаша, да и не хочу. Разумеется, есть и другие желания.

Она неожиданно рассмеялась, отпустила его руку и сорвала длинную веточку с насыпи рядом с дорожкой. Она покачивала ей из стороны в сторону, шевелила траву, и вокруг роились насекомые.

– Какие другие желания?

– А у тебя разве нет никаких стремлений? Пусть даже маленьких? Чего-то, чем хочется заняться? Помимо чувств?

– Есть.

– Вот и у меня есть. У меня есть мечты, но я никому о них не говорила. Если расскажу тебе, ты меня на смех поднимешь. Я серьезно! Совершенно серьезно! Мне хотелось бы когда-нибудь полетать на «Спитфайре» [42], самом красивом самолете в мире.

Она подняла веточку, которую все еще держала в руке, и кинула, словно дротик, поверх насыпи. На несколько мгновений ту, казалось, подхватил теплый воздух, она пролетела, словно поймала воздушный поток, а затем стебельком вперед приземлилась среди сорняков. Две или три секунды оставалась в вертикальном положении, а потом дрогнула и медленно повалилась набок. Кристина посмотрела в лицо Торрансу, наверное, чтобы увидеть, не смеется ли он над ней. Но Торранс не смеялся.

Она сказала: