Громадный кусок льда, уже было начавший таять в груди Есехина, опять затвердел.

— Ну надо, так надо, — улыбнулся он.

— Но не приехать, как ты понимаешь, я не могла, — стала оправдываться Варя. Это ей явно не нравилось, и она тут же перешла в наступление: — Ну что ты стоишь, как столб. Пойдем в дом. Иначе я растерзаю тебя прямо здесь.

Показывая хорошее знание есехинской дачи, она пересекла гостиную и по лестнице стала подниматься на второй этаж, где находилась спальня. По пути Варя оставляла туфли, шарф, пиджак и другие, более интимные детали своей одежды. Она явно хотела уложить всю обязательную программу в отведенные ею час-полтора, чтобы потом надолго развязать себе руки. А Дмитрий думал о том, что это вообще последняя их встреча.

Когда они добрались до кровати, Варя была уже полностью раздета.

— Подожди секундочку, я — в ванную, — сказала она и выскользнула из комнаты.

У Есехина мелькнула мысль, что для Григорьева, весь вчерашний вечер выторговывавшего право убить ее лично, это был бы идеальный момент. Из ванны трудно убежать, а с кафельного пола и стен легко можно смыть любые следы преступления.

Через пару минут Варя опять появилась в спальне и скользнула под простыню. Дмитрий так соскучился по ней, что от прикосновения к ее обнаженному телу весь вздрогнул.

— Что с тобой? — удивилась она и, поняв все, шепнула. — Иди ко мне.

Уже не скрывая своих чувств, он стал целовать ее губы, шею, грудь, живот, ноги. Есехин был словно в каком-то наркотическом бреду и даже боялся совершенно некстати потерять сознание. Эта бездна эмоций захватила и ее.

Потом они лежали обессиленные, держались за руки и смотрели в потолок. Дмитрий вспомнил, что точно так же все было в тот первый раз, когда они занимались любовью на полу его кабинета. Круг замкнулся, вместив в себя все возможные человеческие страдания, пережитые им за последний год.

Чтобы избавиться от мрачных мыслей, Есехин сказал:

— Я приготовил кое-какую еду. Засунул в духовку курицу. Если напрячь воображение, она может сойти за праздничный обед.

— Ну, милый, — жалобно запричитала Варя, — больше всего на свете мне хотелось бы провести с тобой целый день! Но поверь, я сейчас не могу. Уже скоро надо будет бежать. И глупо было бы оставшееся время посвятить курице. Согласен?

— Тогда подожди.

— Ты хочешь оставить меня одну?

— Ненадолго.

Есехин накинул халат и спустился на первый этаж, в гостиную. Он нашел пачку сигарет, закурил и сел в кресло. Наверху было тихо. Мысли его прыгали, но, обдумывая события последних дней, он пришел к выводу, что все делал правильно и жалеть ему не о чем.

Окончательно убедив себя в этом, Дмитрий загасил сигарету, взял на кухне из холодильника бутылку шампанского и два бокала, а потом пошел наверх.

Варя лежала на кровати, едва прикрытая простыней. Светлые, слегка вьющиеся волосы рассыпались по подушке, глаза закрыты, и было видно, какие длинные у нее ресницы.

Есехин подошел к постели. Он несколько секунд стоял молча, рассматривая ее спокойное, умиротворенное лицо. Ничего более красивого в своей жизни он не видел. Внезапно Варя вздрогнула, открыла глаза и сладко, бесстыже потянулась.

— Я, кажется, задремала, — сказала она.

— Давай выпьем за твой день рождения. За тебя, — предложил Дмитрий, присаживаясь на кровать и открывая бутылку.

Он наполнил бокалы. Приподнявшись на локте, Варя чокнулась и пригубила шампанское, а потом облизала розовым язычком верхнюю губу, обрызганную лопавшимися пузырьками.

Дмитрий открыл ящик стоявшей у изголовья кровати тумбочки, достал оттуда небольшую коробочку, перевязанную розовой атласной ленточкой, и положил Варе на живот.

— Это — тебе.

Она оживилась, села в кровати, скрестив ноги по-турецки, и стала развязывать розовую ленту. Когда коробочка была вскрыта, на бархатной подушечке засверкали бриллиантовые сережки. Он купил их в ювелирном на Тверской, отдав практически все деньги, которые смог раздобыть — дефолт помешал ему и здесь.

— Господи, как красиво! — воскликнула она.

Спрыгнув с постели, Варя подбежала к комоду, где было большое зеркало, и примерила серьги. Полюбовавшись ими, она повернулась к Дмитрию и сказала томным, грудным голосом:

— Я опять хочу тебя!

…Через полчаса Есехин стоял на улице, наблюдая, как Варя усаживается в свой ярко-красный «Фольксваген».

— Еще раз спасибо за подарок. Я тебе на днях позвоню, — сказала она.

Однако он знал, что этого не будет.

Варя уже завела двигатель, но потом нагнулась, чтобы снять обувь. По лицу ее скользнула брезгливая гримаса:

— Послушай, у тебя грязь на дорожке. Я все туфли испачкала! Ну да ладно, на работе помою, — тут же улыбнулась она. — До свидания!

Пока был виден красный «Фольксваген», Дмитрий стоял у ворот. А потом побрел к дому. На асфальтовой дорожке и в самом деле осталась грязь. Сюда попало немного земли, когда он рыл под верандой яму, ставшую последним прибежищем для Григорьева — несчастного, больного человека.

Убить его Есехин решил еще до того, как пригласил Варю отпраздновать день рождения на своей даче. Собственно говоря, это мероприятие он и затеял с одной лишь целью: выманить Григорьева в какое-нибудь укромное место. Ничего лучшего придумать ему не удалось.

Вчера, в семь вечера, Дмитрий забрал его на Пушкинской площади и привез к себе. Они крепко выпили, закусывая колбасой, сыром и кроваво-красными помидорами. Из дома не выходили, опасаясь, что их кто-нибудь увидит. И весь вечер порядком захмелевший Сергей строил планы, в каком месте и как он набросится на Варю. Он даже разыгрывал эти кошмарные сцены в лицах.

Часов в двенадцать Григорьев угомонился и отправился в спальню для гостей. Тогда Есехин спустился в подвал и достал из-за бака с соляркой, которой отапливали дом, тяжелый сверток. В промасленную бумагу был завернут спортивный мелкокалиберный пистолет. Года два назад Дмитрий купил его по случаю, после того, как ограбили соседнюю дачу.

Выждав еще с полчаса, он поднялся наверх и тихо зашел в гостевую спальню. Ночь была очень светлая, поэтому, даже не включая лампу, он хорошо видел Григорьева, укрытого одной простыней.

Вначале Дмитрию показалось, что его гость спит. Однако, подойдя к кровати, он увидел, что глаза Сергея приоткрыты.

— Пришел меня убивать? — спокойно спросил Григорьев.

Он даже перестал заикаться.

Есехин подумал, прежде чем ответить.

— У меня нет другого выхода, — с извиняющимися интонациями произнес он. — Ты — безнадежно больной человек и не успокоишься, пока не реализуешь свои кошмарные планы… Я не могу допустить, чтобы ты что-то сделал с Варей.