потом по делу той же Настасьи были разосланы на исправление в отдалённые монастыри. В корабле Акулииы Ивановны на Орловщине и «явил себя» впервые Андрей Селиванов.

4

Совершенным праздником рифмованного двоения служит и все распространявшееся им учение. Бог скопцов именовался двумя главными званиями — и опять краесогласиыми: «искупителя» и «оскопителя», как из-под покрова словечка «убелил» сдавленно слышится заключённое в нём внутри «убил».

Главным врагом своим в мiре он почитал земную любовь, величаемую неотменно «лепость» — не желая замечать, что противоположностью ей в точном смысле нашего языка служит «нелепость».

Лукаво перелицован, хотя всё-таки своеобразно воспринят был и привычный церковный обиход. Обряд вступления в секту именовался «приводом»; «крещением» сделалось оскопление, причём скопить и «перескопить» можно до трёх последовательных «печатей» — опять-таки явная тень чинов православной иерархии. Последователи Селиванова звались «израильскими детьми», сам он «царём Израиля», а места их собраний — «сионскими горницами».

Ячейками секты служили те же хлыстовские «корабли», где сошедшиеся «убелённые» братья под водительством «кормщика» радели до одержания в белых «парусах»-рубахах. Зато в отличие от хлыстов скопцы обладали живыми мощами — за таковые почитались ногти и волосы Селиванова.

5

Да и сам он тоже был не единым, а двойным самозванцем Божьего царства показалось как бы ещё не в достатке...

В написанных им собственных мытарствах — «страдах», — откуда я тебе те первые рифмы читал, об этом рассказано через притчу. Года через три после начала делания голубей главный скопитель был всё же выловлен властями, выпорот и сослан в Сибирь. На пути туда он пересёкся с конвоем, ведшим в противоположную сторону, на Москву, пойманного недавно Пугачёва. И тут, как гласят «страды», «которые его провожали, за мной пошли, а которые меня везли, за ним пошли». Была ли та встреча на деле — опять-таки недоведомо, зато самочинное царское звание Селиванов действительно у Емельяна позаимствовал и стал вскоре объявлять себя «божьим сыном, государём Петром Фёдоровичем».

6

Направленный на поселение в Нерчинск, он, однако, сумел как-то застрять в Иркутске, где прожил двадцать лет, и вполне мог повстречать во второй раз своего Иуду — Каина. Тот также, судя по рассказам, был из Балтийского порта переведён в Сибирь и оставил здесь о себе в память не только «Мати — зелёную дубравушку» с прочими «каинскими песнями», собранными в своё время неутомимым землепроходцем Сергеем Максимовым. В Тобольском наместничестве образовалось в восемнадцатом веке целое поселение, возникшее при Петре как полевое укрепление, а при Екатерине переведённое на соседнее место и ставшее уездным городом Каинском.

Тот же Максимов в своей «Сибири и каторге» пишет, что в сей самый Каинск ссылали по преимуществу профершпилившихся факторов, отстоявших себе за Уралом однако право на пейсы, которые составили наконец большинство населения и скоро обратили молчаливый заглушный русский городок в подобие крикливого местечка. В Каинске образовался склад пушнины, в особенности беличьих хвостов, что потекли отсюда через всю Россию на ярмарку в Лейпциг и далее, составив живую дорожку вплоть до Парижа. На семьсот жителей числилось тут семь десятков купцов! И хотя нынешний справочник предлагает вести имя города от татарского слова «каин», что на том языке означает берёзу, создавая диковинную пару Иудиной осине, предание всё же связывает название его с нашим Ванькою...

— И неужели он посейчас так зовётся?

— Да нет, с полвека как переименован в Куйбышев Новосибирский... Но ещё допрежь этого из него вышел один из наиболее видных сибирских революционеров, «мещанин города Каинска» Яков Юровский, руководивший в Екатеринбурге расстрелом царской семьи. Кстати, и сибиряк Распутин был тайным хлыстом. Вот как оно всё прихотливо повязано!

7

Но хлысты — это как бы мякоть того плода, коего сердцевиной и кочерыжкою служит скопчество. Именно оно отважилось проникнуть в соблазнительно-рисковую область, которой те опрометчиво пренебрегли: политику.

Здесь им во многом помогло знакомство и прямые сношения с другим религиозно-политическим орденом — масонством: недаром в народе скопцов и кликали часто «фармазонами».

Выручать Селиванова из ссылки послали связанного с масонами московского купчину Фёдора Колесникова: тот ещё от Екатерины II получил прозвище «Масонов», под которым был даже более известен, чем под собственным именем. На Москве он состоял в числе перворазрядных скопителей и множил число голубей где словом, где подкупом, а когда и силою; в своём доме держал под полом моленпую с большущею печью, где калили перед отсечением «змия» лезвия, а иногда и сжигали останки не перенесших убеления «птенцов».

Весь колюще-режущий набор вольнокаменщических инструментов, вроде циркуля, треугольника и ножа, дождавшись часа, воистину ожил в руках скопческих хирургов — производители этой операции так вполне по-масонски и звались «мастерами».

8

Вскоре по возвращении Масонова из поездки к искупителю-оскопителю тот бежал через Москву и довольно свободно поселился в Санкт-Петербурге, где, возрастая во славе, провёл почти четверть века. Здесь он уже откровенно величался Петром Фёдоровичем Третьим, сыном императрицы Елизаветы, — каковой, оказывается, была в молодости хлыстовка Акулина Ивановна. Поэтому серебряные полтинники елизаветинского чекана служили у скопцов зачастую вместо нательных крестов, и их полагалось лобызать с истым благоговением.

Томимый тоскою по убиенном отце, с Селивановым однажды встретился даже император Павел, поместивший его после того, впрочем, в умалишённый дом. При Александре, также говорившем глаз на глаз со скопческим богоцарём, он был выпущен на волю и по либеральному времени взамен крепости, куда ранее лежал пугь всякому самозванцу, поселился в особых хоромах да развёл множество последователей, дотянувшись до самых придворных кругов.

Александровские преобразования вызвали у скопцов великие надежды, и вот кастрат-камергер польского рода Алексей Еленский, живший в Александро-Невской лавре и близкий масонам, составляет и подаёт на высочайшее имя проект ни много ни мало как учреждения скопческой «божественной канцелярии» для управления Россией.

Всё это предназначалось, как сказано в предуведомлении, «на возвышение возлюбленного отечества, Росс Мосоха именуемого» — не знаю только, говорит ли тебе что-то сие имя.

— С сегодняшнего дня говорит.

— Ну, гляди, как ты споро растешь, будто гриб после дождика! Так вот, на возвышение Росс Мосоха и «да вси Россияне уразумеют, яко жилище живаго бога в России водворилося». Бог этот или боговдохновеппый сосуд, конечно же, Селиванов. Он занимает при царе место духовного водителя вроде Патриарха. Под его рукою бюро из двенадцати скопческих пророков, начальствующих в свой черёд над целой братией подчинённых. При каждом военном корабле, при полках и во всяком граде полагалось по пророку поменьше и