теперь следует предпринять, — по непомерно грустные внутренние охи наконец были как будто услышаны, ибо из подворотни по соседству с домом вдруг послышался призывный шёпот:

— Милостивый государь! Вы ошиблись, вам вовсе не туда было надо!

Смущенный грошовою правдой угадки, Ваня-Володя на мгновение остановил теченье пешего хода, и этого сполна хватило невидимому соблазнителю, чтобы сманить его к себе на сумрачный внутренний двор, где он распространился уже более подробно.

— Там ведь напрочь нет ничего «божеского»: всего лишь вековые человеческие ошибки, скаредство недобросовестных попов и корысть властителей, — с пол-оборота завёлся разубеждать его, стоя в теньке под навесом крылечка, опрятный средних лет мужчина, с высоты собственной стройности и худобы несколько покровительственно глядевший на Ванино порядком поветшавшее обличье и в довершение взаимных различий отчётливо правильно выговаривая точнейшие русские предложения с изящным петербуржским произношением, где «ч» есть действительно «ч» безо всякого крестьянского шипа.

Он, несомненно, обознался в смысле Ваниной возбуждённой прогулки подле баптистского дома, и тот уже собрался было одним махом рассеять недоразумение да идти дальше — по вот только куда? Кроме того, некоторая скрытая сродность, дразня, обворожительно промелькнула и в речи этого поперечного встречного с почтенной в рыжих прогалинах сединой, пусть опосредованно, но всё-таки, несомненно, связанного чем-то не только с потерянным Катасоновым, но и с самим обретённым взамен душевным расстройством. И Ваня-Володя, несмотря на то, что уж досыта наслушался разнобойчатых мнений, решил немного погодить с готовым опровержением.

— Они всё, эти церковники, перемешали и напутали, — сощурился ободренный первым успехом увещатель и улыбнулся с той принудительной лаской, которая силком заставляет слушателя молча кивать безсильной главою. — Причём заметьте, день-то какой нынче вроде особенный. «Великий Четверток» — а через трое суток западная и восточная церковь в третий раз всего за восемь лет, при всех своих разногласиях, повсеместно отметят так называемую Пасху в один и тот же срок... Какая, кажется, трогательная картина, — если б только сама эта Пасха не была на поверку обновлённым и подкрашенным, словно белое яйцо луковой шелухою, празднеством древней богини Астарты, она же Афродита, Венера и так далее. А затем, радуясь как несмыслёные дети, приступят к пасхальной свинье, языческой жертве солнцу, полагая, что это чем-то почетнее прежних идоложертвенных мяс. Вот как соблазнил их нечистый — всех, признающих за правду не только это, но и всякое вообще воскресение, Троицу и другие невежественные обычаи!

7

Выбор тропы, куда неприметно своротила с привычного учёного большака повозка его рассуждений, заставил встрепенуться Ваню-Володю, приготовившегося уже было поразмыслить о своих ненастьях, не вникая в заранее понятные доводы, — и он принялся следить за словами своего отповедника гораздо придирчивей.

— А где ж истина? — задал он ему тогда круто тот же вопрос, каким его больно попотчевала недавно беглянка-жена.

— Истина, конечно, у нас! — твёрдо заверил его безымянный советчик; но Ваня-Володя отнюдь не торопился вступать с ним в согласие.

— Эдак-то всякий скажет. А изъяснитесь-ка попросторней...

— В секте адвентистов седьмого дня. Выслушайте меня внимательно — я вам всё изложу буквально за три минуты, ни к чему не принуждая: только в качестве предмета для домашнего обсуждения.

— Вышли мы все из баптистов, по особенного покроя — тоже семидневных, ожидающих скорого преставления света и окончательного Суда. Сперва даже назначили и точную его дату, 1843 год. Потом, когда она миновала даром, догадались, что в вычисления вкралась ошибка, да и вообще так уж дословно привязывать завершение мiра не след: оно стоит при дверях, это верно, да о том как раз сегодня и распинаться особенно нечего, — но указывать число в отрывном календарике всё же несколько опрометчиво. А лучше покуда, согласно писаниям нашей главной пророчицы Елены Вайт — или, русским наречьем, Беловой, — основательно и не косня подготовиться к отчётному докладу, последнему в этой жизни и первому в той. Между тем церковь спасти уже никого не может, она заплесневела и сгнила в душном подполе земных предрассудков. Помощь и свет идут только от секты! Суть же её упований в двух словах вот какова.

Во-первых, следует возвратиться к подлинным ветхозаветным заповедям, из которых наиболее насущна четвёртая: почитать день субботний. Празднование воскресенья есть навет сатаны, — так же как и поклонение позорному орудию креста, о чём, кстати, хорошо написал великий Толстой.

Во-вторых, никакого «безсмертия душ» в природе не существует!

(Ване-Володе показалось, что кто-то совсем недавно ему подобное этому уже втолковывал, но он отложил конечное припоминание его лица до завершения сей необычной проповеди за углом.)

— В Библии 853, — наизусть указал говорун и затем повторил для верности снова, как на бланке счёта, — восемьсот пятьдесят три раза употребляется слово «душа», и притом ничего не сказано о её воображаемой неуничтожимости.

Душа человека в действительности сразу же по кончине засыпает, а затем восстаёт лишь однажды — в годину Страшного судилища, никак не заметив мелькнувшего промежутка. Причём глупое учение об аде и вечных муках грешников есть прямая клевета средневековых мракобесов на мудрость Творца! Зачем же ему-то все эти безсмысленные и безконечные страдания?! На самом деле по окончании разбирательства души верных в заранее определёённом числе ста сорока четырёх тысяч будут оставлены для вечного всеблаженства, а остальные поголовно и навсегда уничтожатся.

8

— День этот крайне близок: теперь завершается Лаодикийский, седьмой и последний период истории, и настаёт полнота времён. Секира положена при корени дерева мiроздания: суд будет короток, и приговор обжаловать некуда. Дорогой, дорожите остатком срока!

Ведь если у вас и есть ещё эти сущие минуты, то лишь для того, чтобы одуматься и прийти к нам. Торжественней всего можно сделать это в день совершения прекрасного обряда умовения ног. Он происходит по субботам раз в три месяца, ближайше в июне. Это, между прочим, то самое, что ложно отмечают сегодня все церкви-блудницы — то событие, когда во время прощальной беседы Христос сам омыл ноги ученикам, заповедав и им творить то же друг другу. Таков главный завет. Все семеро так называемых таинств суть ничтожное создание людей, — но зато коль трогателен и нагляден, безо всякого суесловия, наш единственно верный чин: когда не мысленно, а своими руками вы омоете случайному соседу усталые ноги и, отерев их полотнищем, превратите в прекрасные ноги благовествующих второе пришествие. Действо это столь же разительно, как и грядущая вскоре общая всем кончина.

Смотрите в оба! — вдруг в противность прежнему