ЦИТЕРА: А когда остальные узнали?

ЭРАЗМО: [тихий плач] Они узнали не сразу. Потому что Марианна проснулась с одним из этих… ртов на ладони, которой она ударила мальчика, и начала кричать, и это был тот самый крик, который мы слышали сквозь помехи несколько часов назад. Так что я орал во всё горло, что Гораций мёртв, и у меня чуть глаза на лоб не вылезли, но они всё поняли лишь через некоторое время.

ЦИТЕРА: Я понимаю, это трудно. Но я должна спросить ради страховки – какова была реакция мистера Ковингтона на случившееся?

ЭРАЗМО: Арло? О, он сказал, что съёмки закончены и мы возвращаемся на станцию Белый Пион, как только упакуют оборудование.

«Все по местам!», 4 мая 1924 г.

Колонка № 431: Человек-на-луне

Приветствую и свидетельствую своё почтение, кошечки и котята, дорогие и дражайшие, галактические яблоки моего всевидящего глаза! Что у меня в карманах для вас на этой неделе? Немного секса, немного декаданса, шепотка недозволенного «к-делу-не-относится», толика юношеского озорства? А КАК ЖЕ.

В прошлую субботу ваш покорный слуга обзавёлся приглашением на то, что безусловно запомнят как вечеринку столетия или, по крайней мере, недели: торжество в честь завершения новейшей ленты Перси Анка «Похищение Прозерпины»! Не спрашивайте, чего мне стоило завладеть этим приглашением (естественно, серебряная гравировка на чёрной бумаге – наш дружище Анк деталей не упускает!), ибо я никогда об этом не расскажу.

Я ваши глаза и уши на Луне – я всё вижу и слышу! И что же я услышал и увидел в субботу?

Ну, вы уже знаете, верные мои читатели, что мистер Персиваль Анк получил категорический отказ от американцев, когда попытался проскочить в захолустье Солнечной системы, чтобы снять свою готическую чепуховину в декорациях настоящих руин Прозерпины. Люди так забавно относятся к трагедиям! И что же сделал наш Король Серебряного Экрана? Он построил Плутон на Луне. Совершенно верно, весь этот совершенно секретный шум и гам посреди Эндимионовых равнин за Городом Кузнечика, все эти грузовики, выезжающие из ворот «Вираго», всё ворчание и рычание, которое раздавалось в офисах «Оксблад» и «Плантагенет»? Всё это было ради того, чтобы состряпать свой собственный Плутон. О, его уже не будет ко времени, когда вы это прочитаете – целлулоид, знаете ли, хрупкая вещь, – но он станет жить вечно на киноэкранах начиная с осени. Камера пожирает мир: обводит его своим взглядом и всё подряд засасывает в Страну Синематографа.

Но в субботу, о, в субботу – мы все танцевали чарльстон на утопающих в ночи берегах Плутона! Мы пили гранатовый дым из витражных бокалов и втискивались в бумажные наряды бизонов, раскиданные по парусиновым ледникам, как праздничные шляпы. Весь вечер нам играл Мики Халл собственной персоной, со своим оркестром из двадцати музыкантов. Мисс Мэри Пеллам, к 9 часам вечера, наполовину выскользнув из платья, сорвала овации, исполнив «На Венере дождей не бывает». Мики Х. выдал «Я оставил своё сердце на Галимеде», и, поверьте мне, в зале не осталось человека с сухими глазами.

Но я забегаю вперёд.

Наш хозяин соорудил из павильона лабиринт – задники и декорации расставили так, что гости вечеринки самым натуральным образом заблудились, погрузившись в спутанный мир марки «Анк» – «Патентованный растворимый Плутон – просто добавь камеры!» Внутренние стены – все с нарисованными окнами и настоящими занавесками, канделябрами и каминными досками, за которыми прятались рычаги, открывающие выходы к потайным лестницам, – стояли под углом в девяносто градусов к просторным пейзажам мёрзлой плутоновской тундры: скачут дикие бизоны с серебряными хвостами, над головой висит огромный и мрачный Харон, покрытый таким количеством блёсток, что их бы хватило, по моим предположениям, на весь остров Мадагаскар. Руины Прозерпины убрали, чтобы освободить место для декораций города во всей его безудержной высоте. Никто не мог отыскать дорогу; мы натыкались друг на друга и хихикали, как дети на пижамной вечеринке. По всем углам лабиринта были натыканы запасы выпивки и деликатесов – обычно перевёрнутые и рассыпанные к тому моменту, когда я их обнаруживал. Но все дороги вели к Анку, и извилистые, кружные пути в конце концов закончились у величественной главной сцены, где циклопический ледяной дракон – марионетка Толмаджа Брейса – обвернулся вокруг оркестра Мики Халла. Перед сценой простирался бальный зал с полом цвета крови. От красного у меня решительно заболели глаза, после нежных серебристого, чёрного, серого и белого.

И кого же я увидел на танцевальной площадке, если не мускулистого «золотого мальчика» студии «Каприкорн» – Тада Иригарея, который подкатывал к Мэри П., текущей миссис Анк! Не то чтобы парню сопутствовал успех. А это у нас кто? Старина Вадси милуется с Ричардом Бореалем возле сотканного из света и тени вампирского пристанища, ты смотри-ка! Quel scandale… точнее, был бы скандал, не расскажи я вам об этом ещё несколько месяцев назад. Наши ведущие актриса и актёр, мисс Аннабелль Огэст и мистер Хартфорд Крейн, грандиозно поцеловались на публике, но в бар отправились по отдельности, тыльной стороной ладони вытирая рот. Птички напели, что эти двое детишек не выносят друг друга, и Анни ищет способ удрать к «Каприкорн» под крылышко к Таду – но кто же отпустит в свободный полёт такую голубку? Чую, близится стычка, так что задрайте все люки и придерживайте шляпы.

Руководил приёмом сам Перси в лихом зелёном костюме, столь непривычном для монохромной путаницы, что царит во владениях «Вираго»! И не думаю, что мне померещились косые взгляды, которые он бросал на милую балерину, знакомую нам по кордебалетам Города Кузнечика. Я в таких вещах не ошибаюсь.

Что меня больше встревожило, так это маленькая – всего-то десять лет – Северин Анк, которая шныряла по лабиринту проворнее любого из нас, исчезала за декорациями и притаскивала оттуда водку и каллистянский бурбон, словно маленькая злая фея, негодница, незаконная дочь Пака. К полуночи её нашли свернувшейся клубочком на массивной морде марионетки, ледяного дракона, который сыграл в фильме столь заметную роль; пальчики она запустила в жестяные усы, ножки в чулках спрятала под нижней юбкой, а в кулаке сжимала хрустальный распылитель с эф-юном. Она не первый ребёнок, который отправился этой дорогой на нашем Острове Удовольствий, плывущем в небесах, но у меня всё равно защемило сердце.

Когда суматоха улеглась и закончились запасы конфетти, бедняжка резко проснулась и обнаружила, что осталась одна, если не считать меня и нескольких официантов, которые наводили порядок. Она забралась повыше на голову этого покрытого блёстками монстра, встала на цыпочки, окружённая ярмарочной версией Плутона, руинами, гостиной и ледниками, и начала жалобно кричать: «Папа! Папа!»

И на миг – держу пари, единственный миг за всё время съёмок «Прозерпины» – я ощутил, что стою на настоящем Плутоне; прямо там, в конце всего, в ужасном холоде и пустоте очень настоящего и очень мёртвого города, от которого остался только призрачный голос, который кричит в ночь одно и то же слово, опять и опять, но никто ему не отвечает.