об Ираке более сдержанно, чем когда мы беседовали с глазу на глаз. Для арабской политической культуры характерны недомолвки и намеки, и сигнал, который посылали Чейни во многих столицах региона, на самом деле был таков: «Делай, что считаешь нужным, но делай это хорошо, и разбуди нас, когда все кончится». В Лондоне Чейни прямо сказал, что президент твердо намерен свергнуть Саддама. Британцы были обеспокоены его готовностью при необходимости действовать в одиночку.

– Коалиция – это хорошо, – заявил вице-президент, – но это не главное.

Межведомственные дебаты шли всю весну и продолжились в начале лета. Процесс, который должен был сгладить серьезные противоречия – главным образом между Пауэллом, с одной стороны, и Чейни и Рамсфелдом, с другой, направляли сотрудники аппарата Совета национальной безопасности, поддерживавшие (как нам во всяком случае казалось) сотрудников аппарата вице-президента и гражданских чиновников Пентагона. В сущности, Рамсфелд даже не пытался скрывать свое пренебрежительное отношение к процессу. Он обычно ссылался на то, что у него нет времени читать бумаги перед важными встречами, а когда не хотел раскрывать свои истинные намерения, старался напустить туману или втянуть собеседника в диалог по методу Сократа.

Мы все еще думали, что можно, как ранее выразился Пауэлл, «остановить поезд», который на самом деле уже мчался на всех парах. В записке, подготовленной для госсекретаря перед встречей с президентом в апреле 2002 г., я использовал другое, но тоже ошибочное сравнение, предложив ему «взять на вооружение приемы дзюдо, то есть использовать против противника его же оружие – в данном случае, безумные утверждения министерства вооруженных сил США»[72], или, иными словами, попытаться повлиять на президента, показав все риски войны и ее последствий. Такая тактика не привела к серьезным результатам, учитывая, что в период после событий 11 сентября упор делался на действие, а благоразумие считалось проявлением слабости. В начале июня президент произнес в Уэст-Пойнте речь, в который выразил свое растущее нетерпение и сформулировал собственное понимание цели. В мире после 11 сентября ключевым фактором обеспечения безопасности стало наступление, а не оборона. В отношении Ирака это означало, что мы по умолчанию должны принять превентивные меры. Это был глубоко неверный подход, но он вызвал горячий отклик в администрации и американском обществе.

Позже тем летом мы сделали еще одну попытку убедить президента и администрацию отказаться от войны, перечислив все риски плохо подготовленного и необдуманного военного вмешательства. Дэвид Пирс, сотрудник дипломатической службы Госдепа, в то время возглавлявший в Ближневосточном бюро отдел Ирака и Ирана, разработал первоначальный проект документа, показав в общих чертах все, что могло пойти не так в случае, если бы мы решились начать войну. Вместе с Дэвидом и Райаном мы провели мозговой штурм, оказавшийся самым бессмысленным и бесплодным за все время нашей работы. Финальный вариант документа, переработанный Дэвидом, был больше похож на торопливое перечисление страшилок, чем на серьезный аналитический материал. Это было изготовленное наспех противоядие, призванное излечить наших антагонистов в госструктурах, видевших ситуацию в розовом свете, от необоснованного оптимизма.

Многие аргументы, изложенные в меморандуме, озаглавленном «Ирак: идеальный шторм», теперь, по прошествии времени, кажутся совершенно очевидными[73]. В частности, мы указывали на глубокие внутренние противоречия на религиозной почве в Ираке, которые жестко контролировал Саддам, не давая им выйти на поверхность. Мы также предупреждали об угрозе общественных беспорядков и мародерства в случае уничтожения или роспуска иракских вооруженных сил и служб безопасности после свержения Саддама, а также об опасности окончательного краха и без того почти разрушенной гражданской инфраструктуры. Мы писали, что у региональных игроков может возникнуть соблазн вмешаться и использовать слабость Ирака в своих интересах, причем главным бенефициаром в этом случае станет, скорее всего, Иран. Из-за отсутствия традиций демократического управления и рыночной экономики в Ираке вряд ли осуществятся оптимистичные ожидания Пола Вулфовица и других сторонников смены режима. Если США развяжут войну, и особенно если они сделают это практически в одиночку, без международной поддержки и без убедительных оснований, мы будем нести основную ответственность за безопасность, порядок и восстановление страны в послевоенный период. Это может перекрыть кислород всем другим приоритетам в области национальной безопасности, стоящим на повестке дня администрации.

Оглядываясь назад, можно сказать, что некоторые риски мы даже преуменьшили. В частности, недооценили скорость, с которой кровопролитные столкновения между суннитами и шиитами в Ираке после Саддама выльются в масштабный конфликт на религиозной почве в регионе. В то же время некоторые риски мы, напротив, преувеличили, – в частности, риск применения Саддамом химического оружия. И все же мы постарались честно сформулировать нашу озабоченность происходящим, использовав собственный коллективный опыт, а также опыт работающих в Госдепартаменте арабистов нашего поколения, в чьей памяти не изгладились страшные воспоминания о пребывании в Ливане в 1980-е гг., в разгар кровавого религиозного конфликта.

Но вот чего мы не сделали в нашем «Идеальном шторме», так это не высказались твердо против войны, учитывая перечисленные соображения, и не выступили горячо за политику сдерживания как долгосрочную альтернативу конфликту. В результате мы ослабили накал, убедив себя, что, если бы мы легли на рельсы, чтобы «остановить поезд», все равно никто, кроме госсекретаря, не стал бы слушать наши аргументы. До сих пор, хотя прошло много лет, я испытываю глубокое профессиональное сожаление по этому поводу.

Чуть позже, в середине июля, я передал документ Пауэллу. Не думаю, что он направил его в Белый дом. Однако он сказал, что использовал его 5 августа в разговоре за ужином с президентом и Конди Райс, прямо изложив им свои сомнения. Через некоторое время госсекретарь расскажет журналисту Бобу Вудварду, что предупреждал президента: затеяв войну, тот станет «счастливым обладателем 25 млн человек… и это будет только первое слагаемое». Он подчеркнул риски дестабилизации в регионе, трудности развития демократии в Ираке, непредсказуемость послевоенной политики в привыкшем к репрессиям обществе и опасность разрушения мирового рынка энергоносителей. В свете перечисленных соображений он повторил свои аргументы в пользу создания инструментов осторожного, постепенного давления на Саддама через ООН, начав с возобновления работы военных инспекторов, а затем получив полномочия для применения силы в случае необходимости.

Доводы Пауэлла убедили президента – по крайней мере на какое-то время, – и он одобрил усилия, направленные на получение новой резолюции Совета Безопасности ООН в отношении Саддама. Однако по сути наши попытки избежать войны сменились попытками придать ей приемлемую форму. В документе, направленном Пауэллу позже в августе, я признал, что мы уже не обсуждаем с другими представителями администрации, «имеет ли смысл менять режим; теперь речь идет лишь о выборе между разумным и неразумным способами достижения этой цели»[74].

На следующем этапе мы добились ненамного большего, что