– Освободите дорогу! – сказал Санта Клаус тоном дорожного патрульного.

– Прошу вас, не уезжайте! – закричал Карл. – Мне так нужна ваша помощь!

Он встал перед автобусом и откинул в сторону свободную руку, пытаясь его удержать. Другой рукой он прижимал к животу шкатулку. Водитель заглушил мотор, и Санта Клаус вышел на дорогу.

Теперь он разговаривал с Карлом так, будто был медбратом в пансионе для умалишенных:

– Все хорошо. Давайте, я помогу вам. Отойдем немного в сторону. А не то вас может кто-нибудь задавить. Вам нужна помощь? Может, позвоним в службу спасения? У меня в машине есть телефон.

Но Карл протестующе замахал руками:

– Нет, нет! Умоляю вас, мне нужно срочно добраться до Слапской плотины! Помогите мне! Это вопрос жизни и смерти. Сейчас я не могу вам ничего объяснить… Но вот, посмотрите, – и Карл вытащил из-за пазухи бронзовую шкатулку с коваными уголками, – я привез это из Венеции. Я должен передать это… одним людям, чтобы спасти мою любимую девушку…

Увлекшись своим рассказом, Карл уже полез куда-то под пальто, собираясь достать из кармана рубашки маленький ключик от шкатулки. Но то ли содержание рассказа, то ли его взволнованный тон уже достаточно впечатлили Санта Клауса, и тот, устало глядя на шкатулку, молча кивнул и жестом пригласил Карла в машину, в которой, кроме водителя, больше никого не было. По пути Карл пытался показывать Санта Клаусу доказательства правдивости своего рассказа, доставая из карманов билет на самолет, таможенные справки, гостиничные бланки… Санта Клаус молча кивал ему, пока Карл не понял, что тот заснул. И сколько Карл ни пытался растолкать его, когда они приехали к плотине, у него ничего не получилось. Но надо было расплатиться с водителем. Денег у Карла не было… И тогда он достал ключ от шкатулки, два раза, как учила Божена, повернул его в замке и впервые увидел ее содержимое… В шкатулке переливались и ярко светились драгоценности! И тогда Карл сунул руку в это звенящее богатство и не глядя вытащил что-то и отдал водителю микроавтобуса…

Тот некоторое время рассматривал блистающее на его ладони кольцо, а потом, словно опомнившись, быстро положил его в карман и, резко развернувшись, поехал обратно.

Карл шел по дороге в направлении плотины, но вдруг остановился. Вытащив из кармана маленький фонарик – наученный венецианским опытом, он на этот раз захватил его, – Карл опять открыл шкатулку. И, быстро выбрав из нее первое понравившееся ему колечко, он снова закрыл шкатулку, спрятал ее под пальто и решительно зашагал дальше. Он шел в полной тишине и темноте, только впереди где-то на самой плотине качался скрипучий фонарь.

«Ну и куда же мне теперь идти? Может быть, это все-таки новогодний розыгрыш?» Но только он успел так подумать, как рядом с ним затормозил красный «ягуар», выскочивший, видимо, откуда-то из-за ближайшего холма. Мотор «ягуара» замолк, и снова стало так тихо, что было слышно, как шумит Влтава, пробиваясь через плотину.

Божене не спалось. Она полулежала на диване в гостиной и чувствовала, что так и не сможет заснуть в новогоднюю ночь.

И тогда она встала и прошла в мастерскую. Работа ждала ее еще с Рождества. «Миленький… Тебя совсем позабыли», – прошептала она, беря в руки незаконченный перстень и обращаясь к нему. После сегодняшнего разговора со священником она знала, что обязательно закончит этот перстень, а там будь что будет. Похоже, она слишком часто стала повторять эти слова… Но вспоминая разговор с падре, Божена решила покориться тому, что должно снова изменить ее жизнь.

Она подготовила нужные инструменты, села за верстак и взялась за работу. Словно дав молчаливый обет, она проработала всю ночь, с утра немного передохнула, а в обед снова вернулась в мастерскую.

…Так продолжалось не меньше двух недель. Божена, предупредив всех в Праге, что будет звонить сама, отключила телефон. Затем попросила привратника не пускать к ней никого, кроме посыльных из магазина и ближайшей траттории, из которой ей присылали отличные обеды, – а во время работы аппетит у нее всегда был зверский – и отходила от верстака лишь тогда, когда ее переутомленные глаза отказывались различать мелкие детали и начинали закрываться сами собой, требуя отдыха. Она ненадолго уходила в спальню, чтобы забыться коротким сном, но проснувшись и наскоро перекусив, тут же возвращалась в мастерскую. Она потеряла счет дням.

Задача была почти невыполнимой. Вычерчивая свои эскизы, дедушка делал все расчеты для своих уникальных инструментов, часть которых пропала во время его скитаний, а часть пришла со временем в негодность. Те инструменты, что достались в наследство Божене, всегда были при ней: она предпочитала пользоваться ими, а не современными – может, и более удобными, но слишком упрощенными; тогда как инструменты деда, изготовленные им самим, позволяли ей без слов перенимать многие его секреты.

Божена всегда работала так: сначала представляла свое будущее изделие во всех подробностях и ракурсах, а потом думала, каким способом можно достичь желаемого результата. И никаких спасительных рецептов тут быть не могло – каждый раз приходилось изобретать что-то новое. Она переняла эту технику импровизации у старого Америго, следя в детстве за тем, как он работает, и слушая, что он при этом говорит: а Америго всегда был, в отличие от нее, достаточно говорлив… И уже тогда старый мастер заложил основы ее будущих ослепительных успехов, тех успехов, секрет которых потом пытались разгадать многие, в том числе Томаш. Сколько он ни пытал ее, сколько ни наблюдал за ее работой – так и не смог понять, почему Божена, обходясь без единого эскиза, всегда так точна в своих расчетах и выбирает оптимальный способ для достижения цели. Не то чтобы Божена что-то скрывала от него… Скорее, она просто понимала: если Томаш не постиг этого, учась у самого Америго, ее слова уже не объяснят ему ничего.

…Томаша она теперь вспоминала редко, лишь в связи с работой. За год, проведенный в Праге после прошлогоднего карнавала, Божена почти не виделась с ним. Вернувшись тогда из Венеции, она забрала свои вещи, переселила Холичека к Николе и ушла, оставив Томашу квартиру вместе с воспоминаниями об их прошлом. Только изредка до нее доходили слухи, что его видели в каких-то компаниях – и все время с разными женщинами. Божена подозревала, что ему вешаются на шею его постоянные клиентки: раньше, когда в мастерской рядом с Томашем сидела Божена, они были вынуждены сдерживаться – теперь же им никто не мешал. А Томаш, теша свое мужское самолюбие, видимо, не сопротивлялся. «Интересно, сколько бесплатных заказов он уже выполнил?» – подумала тогда Божена. О том, чем заканчиваются подобные альянсы, она прекрасно знала. Случайно встречаясь с ней на выставках или просто в городе, Томаш поспешно скрывался из поля зрения. Потом, перебравшись жить в Венецию, Божена подумала, что они могут так больше и не встретиться с ним – никогда в жизни. От этой мысли становилось жутковато, и тогда она остро ощущала собственное одиночество. Но в последнее время все изменилось…

Луиджи вытеснил из ее жизни многое, в том числе и размеренный ритм существования. Божена давно ощущала себя зрелой женщиной, успевшей обрасти сонмом приятных привычек. Но сейчас ей казалось, что и тридцать лет – возраст еще не достаточный для того, чтобы хорошенько узнать саму себя.