— М-м-м… Пожалуй, тогда, в телефонной будке. Об этом я тоже говорил. В прошлый раз.

— Ну да.

— Не понимаю, почему…

— Вы знали, что Холлингсворт оставил посмертное послание?

— Нет, откуда?

— В компьютере. Беда в том, что на клавишах мы не обнаружили чьих-либо отпечатков.

— Неужели? — Грей Паттерсон озадаченно нахмурился. Не озабоченно, а с таким видом, словно его вниманию предложили занятную головоломку. — Зачем бы ему это делать? Убирать отпечатки? Зачем?

— И правда, зачем?

— Он распечатал записку?

— Нет.

— Очень странно.

— Мы рассматриваем возможность того, что мистер Холлингсворт ее не набирал.

Пристально глядя на подозреваемого, Барнаби понял, что тот уловил намек. Заметил, как у Паттерсона вдруг перехватило дыхание. Увидел ладони, вжатые в металлическую поверхность стола. Кожу, вдруг туго обтянувшую скулы. Даже волнистые волосы, казалось, стали прямыми, словно услышанное обрушилось на голову Грея яростным шквалом и он мучительно искал утешения и убежища.

— Вы полагаете, это был несчастный случай?

— Люди, погибающие в результате несчастного случая, как правило, не восстают из мертвых, чтобы черкнуть предсмертную записку, — съязвил сержант Трой.

— Ну да, конечно. — Лицо Паттерсона стало непроницаемым. — Таким образом, получается, что…

— Вижу, вы быстро соображаете, мистер Паттерсон.

— И тут вы, естественно, вспомнили обо мне.

— Совершенно верно. — Барнаби отметил для себя затянувшийся ступор, который нашел на подозреваемого, и гадал, что это: проявление величайшей осмотрительности или же следствие шока. — Теперь вы понимаете, что мы должны снова допросить вас по поводу ваших передвижений в ночь смерти Алана Холлингсворта. И я хочу, чтобы вы очень хорошо подумали, прежде чем будете отвечать.

— Ни к чему мне об этом думать. Как уже говорил, весь вечер понедельника я провел дома. До девяти работал в саду, затем был в доме.

— Посещали ли вы в тот вечер или наутро следующего дня коттедж «Соловушки»?

— Нет, не посещал.

— Когда вы видели Алана Холлингсворта в последний раз?

— Не могу сказать. Точно не помню.

Барнаби выждал еще пару минут, затем, отметив время, закончил допрос и выключил магнитофон.

— У нас есть ордер на обыск вашего дома, мистер Паттерсон. Также эксперты осмотрят вашу машину на предмет поиска отпечатков. Им потребуются ключи от нее.

— Понимаю. Можно мне… — Грей привстал и тут же снова сел. — Вы разрешите?

— Да, вы можете вернуться к себе, сэр. Только держите нас в курсе относительно своего местопребывания.

— Воздержитесь пока от поездки в отпуск на Карибы, — сострил Трой, но Паттерсон пропустил его замечание мимо ушей.

— И еще нам понадобится ваша недавняя фотография. Любой снимок. Будьте добры передать офицеру, который отвезет вас обратно.

Когда прибыл сопровождающий, Паттерсон тяжело поднялся и вышел, избегая встречаться глазами с обоими полицейскими.

— Ну как считаете, шеф? — спросил Трой, когда они вернулись в кабинет. — Это он?

— Не знаю, — отозвался старший инспектор. — Мне нужно подумать.

Трой кивнул и приготовился ждать. Можно расслабиться. Он не станет кусать ногти от нетерпения и не побежит срочно за никотиновой дозой. Время тикало. Трою вспомнилась та пора, девять лет назад, когда его только назначили помощником к Барнаби.

Тогда нежелание босса немедленно высказываться по любому поводу вызывало у него серьезную тревогу. Не нравилась ему и привычка Барнаби не торопиться с выводами по делу. Но больше всего бесила Троя готовность Барнаби — вразрез с неписаными полицейскими правилами — признавать свой провал или неудачу.

Бывали случаи, когда шеф делал это публично, чем сильно раздражал коллег. Особенно офицеров старой закалки. Задетые его честностью и бесстрашием, они, себе в оправдание, называли это глупостью (беседуя с глазу на глаз в столовой), а еще объясняли желанием покрасоваться перед молодежью. Но ни один не смел сказать подобное прямо ему в лицо.

А старому хрычу на это было ровным счетом наплевать. Да, нужно отдать ему должное. Он вызывает уважение, этот старый пень. И Трой покосился на грузную фигуру босса. Погруженный в размышления, тот тихо обмахивался коричневым крафтовым конвертом.

Было почти семь. Барнаби встал и принялся быстро запихивать в портфель бумаги.

— Черт, нам давно пора уходить, — буркнул он.

— Слушаюсь, шеф.

Еще каких-нибудь десять минут — и можно было бы записать себе переработку. Ну, конечно, кто-то у нас пусть теряет сверхурочные, а кое-кому и без них хорошо…

Короткое «пока!», дверь хлопнула, и шефа как ветром сдуло.

Трой надел пиджак из шелкового твида, поправил галстук, как всегда, безукоризненно чистыми руками и коротко полюбовался на свое отражение в зеркале. Пригладил волосы, ощерился, проверяя, не застряли ли между зубов кусочки пищи. Воспитания, может, ему и не хватает, зато никто не скажет, что он не заботится о гигиене…

Трой кинул в рот подушечку мятного «орбита» и отправился в полицейский бар. Пиво там, конечно, дрянное, но можно перекинуться с какой-нибудь милашкой парой вольных шуточек, а там, глядишь, если карты лягут, покувыркаться…

Задумайте число. Умножьте на два. Прибавьте свой вес в килограммах, номер страховки и сумму национального долга. Вычтите задуманное число. Но и в этом случае вам не светит получить то количество градусов по Цельсию, которое в тот день зафиксировал термометр в здании полицейского участка. Самым прохладным помещением здесь давно была неработающая котельная в подвале.

Волна зноя держалась уже неделю. Старший инспектор Барнаби, мало-помалу плавившийся в своем кабинете на четвертом этаже, считал этот термин неточным. Волна, какова бы ни была ее температура, движется. Он же сидел в неподвижном воздухе, консистенцией напоминающем густую похлебку. И стоявший на его столе большой вентилятор просто перегонял горячие воздушные массы туда и обратно.

Барнаби плохо спал ночью и потому пребывал в дурном настроении. Ему удалось задремать только к половине четвертого. До этого он час за часом так и сяк ворочал в уме тайну четы Холлингсворт.

Незадолго до пробуждения ему привиделся очень неприятный и яркий сон. Он стоял в оранжерее и следил за тем, как по стеклу ползет малюсенькое насекомое. Потянувшись, он раздавил букашку ногтем. Из-под ногтя брызнула красно-коричневая влага. Маленькое поначалу пятнышко быстро разрасталось. Вот по стеклу уже заструился ручеек, обернулся обильным потоком, а дальше потекла гораздо более яркая пена. И Барнаби, у которого намокли ладони и обшлага, в ужасе отпрянул от стеклянной панели.