его, вроде бы постаралась забыть, откуда он взялся; сделали доброе дело, усыновив потерявшегося русского подростка на руинах Берлина, компенсировали этим малую толику несчастий мировой войны. Они сами себя убедили, что мальчику не следует напоминать о жестокостях и бедах европейского детства, хотя, когда его привезли в Висконсин, ему было целых девять. В любом случае стоило об этом забыть: Америка пропитана ненавистью к коммунистам.

Чад и сам бы, наверное, забыл, но брат Олег вышел с ним на связь. Олег, которого он считал погибшим во время войны. Олег, оставивший его после того, когда убили родителей. Но на первом году обучения Чада в колледже Олегу наконец удалось отыскать его. Чад испытал шок, снова пообщавшись с братом, пускай и при помощи переводчика. Разговорный русский у Чада основательно заржавел без практики, но он изумился, насколько легко возвращается знание родного языка матери. Будучи скрытным, он утаивал, как много понимает из произнесенного; Россия – враг, да и брата он, по правде говоря, не знает. Больше не знает. Ему почему-то казалось более разумным выдерживать дистанцию через переводчика. И не сообщать об этом приемным родителям, вообще никому не сообщать о ниточке из прошлого. В том числе потому, что его мечты о ВВС начинали сбываться и он ступил на дорожку, ведущую в космос.

А теперь космонавтка не знает, что я говорю по-русски. Еще лучше, что вообще никто этого не знает. Он улыбнулся во тьме, чувствуя прилив энергии при мысли о власти, даруемой этим умением. Итак, космонавтку взяли на корабль – открыли ящик Пандоры с неожиданными возможностями. Она собирается с ним на поверхность Луны, так что нужно лишь держать ухо востро и прикидывать, как этим выгоднее воспользоваться.

Чад в течение первых напряженных часа-двух после гибели Люка полагал, что все жертвы напрасны – вышестоящие отменят полет к Луне и прикажут возвращаться домой. Самоконтроль его чуть не подвел, но сейчас он понимал, что в действительности расклад карт выпал удачный.

Ему явилась другая мысль, и улыбка стала шире.

Светлана – мой уайлд-кард[18].

32

Лунная поверхность

Камень лежал на поверхности Луны с эпохи, далеко предваряющей начало исчисления времени человечеством.

В продолжение всей писаной истории маленькие метеороиды и астероиды, дрейфуя по Солнечной системе, сталкивались с Луной и вздымали фонтанчики пыли, медленно опадающей при низкой силе тяжести; вокруг этого маленького серовато-коричневого камня, выступавшего над поверхностью, постепенно восстанавливался сухой простор без всяких следов, подобный бескрайнему дикому пляжу.

До недавних пор.

За недели, минувшие с момента обнаружения радиоактивности – потенциального источника атомной энергии на Луне, советского козыря в космической гонке, – гладкая равнина превратилась в испещренную следами площадку для родео.

Габдул и его симферопольские коллеги отвели Луноход подальше и совершили повторные подходы со всех сторон, фотографируя и анализируя самые интересные камни; восемь колес разрыхляли реголит. Лунная ночь на две недели затормозила работу, поскольку Луноход пришлось закрыть во избежание переохлаждения, но недавно взошло Солнце, и лихорадочная активность возобновилась.

Камень был диаметром примерно в два составленных вместе кулака и выдавался над реголитом. Его прозвали «Уголек» – вечно сияющий остаток невидимого костра. Стараясь не зацепить его, Габдул приближал камеры и научную аппаратуру, рассматривал объект под разными углами. Команда спорила о том, является ли Уголек всего лишь верхушкой скрытого под поверхностью валуна. Радиометр не фиксировал радиоактивности в окрестностях – возможно, лунный грунт обладает лучшими изолирующими качествами, нежели им казалось? После длительных научных и технических дискуссий остановились на плане, который предстояло сегодня привести в исполнение.

Габдул собирался пнуть по камню.

Не так-то просто это было. Никто не додумался оборудовать Луноход кранцами, поскольку его предполагали, напротив, беречь от столкновений. Повреждение Лунохода или его научного оборудования представлялось катастрофой. Если Уголек – часть более крупного валуна, удар по неподатливой поверхности рискует причинить Луноходу непоправимый урон.

В продолжение тринадцатисуточной лунной тьмы симферопольцы раз за разом тренировались на площадке, называемой лунодромом, с полноразмерной копией Лунохода, проверяя различные варианты. Камеры Лунохода не могли поворачиваться, и это дополнительно осложняло задачу: если чересчур близко подобраться к камню, массивное шасси аппарата скроет его из виду.

Решили не очень сильно коснуться его одним колесом. Титановый обод и решетчатое покрытие из нержавеющей стали достаточно прочны, и если Уголек просто покоится на поверхности, его получится сдвинуть. Но для этого понадобится аккуратное вождение, а Луноход тяжел даже на Луне.

Когда лунная ночь закончилась, выждали еще несколько суток, пока Габдул не счел, что Солнце в небе уже высоко, длинных теней предметы отбрасывать не будут, а вероятность ослепления камер невелика.

На лунодроме Габдул без конца водил Луноход задним ходом и практиковался с выбранной траекторией приближения; по видам с камер он точно определил нужное расстояние и понял, сколько минут и секунд необходимо будет перемещать рукоятку штурвала, прежде чем дать полный назад и только потом отпустить. Было показано, что такие маневры приведут к передаче камню максимального импульса при минимальной опасности повреждений для аппарата.

Приходилось терпеть и ждать, но вот день настал.

Габдул подался вперед за пультом и утвердил руку. Посмотрел на штурмана, тот кивнул. Картинка на экране подтверждала: они в необходимой позиции. Габдул тихо повел обратный отсчет:

– Три, два, один, пуск!

Он плавно переместил рукоятку до упора вперед, подержал так, считая в уме, быстро отвел до упора назад и отпустил. Все взгляды присутствующих были устремлены на маленький телеэкран в ожидании, пока неспешно обновится картинка.

Десять секунд растягивались в вечность. Габдул бормотал про себя:

– Давай же, давай…

Зернистое равнодушное изображение замерцало и обновилось. Ничего примечательного они не увидели: только кусочек горизонта и пыль за камнем. Однако именно это и планировалось увидеть. Все ровно, как и было, ничего не испортили. Габдул глянул на оператора-бортинженера, тревожно просматривавшего обновленные данные по системам Лунохода.

– Пока все в порядке, – сказал тот наконец.

Кивнув, Габдул плавно оттянул рукоятку на себя – и тем скомандовал Луноходу откатиться на расстояние, достаточное для обзора результатов через камеры. Сосчитал до трех и снова отпустил. Если все сработало, как на лунодроме, экран покажет новое положение Уголька. Перемещение удастся зафиксировать на фоне окружающей пыли.

Ведущий специалист проекта стояла поодаль, но сейчас схватилась за спинку стула Габдула и вперилась в обновляющееся на экране изображение. Предыдущее вывели на печать, и она приблизила лист к экрану, чтобы сравнить. Взгляд заметался туда-сюда, влево-вправо, сравнивая страницу и экран на предмет различий.

Новый след колес просматривался сразу. Там, где раньше простирался непотревоженный реголит, теперь отрисовывался темнеющий отпечаток с узором, подобным