Ратмир улыбнулся. Хотел было броситься к друзьям, но потом решил притвориться сонным и как следует напугать их в лучших традициях шуток лагеря Зеленых Крыс.

Он закрыл глаза и, стараясь не расхохотаться раньше времени, принялся наблюдать за приближающимися товарищами. Двигались они как-то странно. Эйнар больше не изображал человека с переломанной рукой. Ронин прекрасно шагал без всяких костылей.

В их походке теперь была какая-то неуклюжесть, будто им было вообще сложно ходить на двух ногах. В тишине раздалось тихое укаюние – это Рю остановился и обратился к Эйнару. Получив в ответ такой же короткий стон, ронин снова двинулся вперед, нелепо покачивая головой, словно ему было трудно удержать ее на шее.

Они приближались, и вместе с ними приближалось шипение, усиливалась болотная вонь.

– Эй, – шепнул им Ратмир, приподнимаясь на локте, – вы что это? Парни…

Эйнар и ронин вздрогнули от неожиданности.

– Все хорошо, – прошептал в ответ ронин, подходя ближе. – Мы выбрались. Все хорошо…

Ратмиру показалось, что между губ Рю мелькнул длинный, раздвоенный на конце тонкий язык.

– Парни, – снова позвал он. – Что происходит?..

– Пойдем с нами, – прошептал Рю. – Пойдем отсюда. Пора…

– Это я вас пугать должен был, а не вы меня, – хохотнул Ратмир, медленно подводя руку к лежавшему рядом Мракобою.

– Ты хочешь поднять меч на друзей? – прошептал Эйнар, подходя ближе. – Ты подозрителен, как тот тревожный старик с длинными усами…

– Ладно, пошутили и будет, – Ратмир сомкнул пальцы на рукояти меча. – Давайте на выход…

– Вложи меч в ножны, – шептал ронин, мягко беря Ратмира за кисть. Тот не мог оторвать глаз от черных, заполнивших всю роговицу глаз зрачков Рю.

Клинок с тихим звоном выпал из ослабевшей кисти.

– Пойдем с нами, друг, – шептали гости. – Пойдем с нами… Пора…

– Пора, – повторил шепотом за ним Ратмир, медленно поднимаясь на ноги и закрывая глаза.

– Ратмир! – выкрикнул знакомый голос откуда-то с порога. Ратмир вздрогнул, распахивая веки. Он увидел, будто в замедленном действии во сне, как возникший на пороге Рю – второй Рю? – размахивается и бросает факел в спину своему двойнику, который держит его руку.

Прогудевший в сумраке факел врезается в спину первому Рю, тот с нечеловеческим визгом отскакивает в сторону и машет руками, пытаясь погасить охватывающее его пламя. Эйнар разворачивается, выхватывая из ножен меч.

– Беги! – кричит с порога Рю. Его шатает от усталости.

Ронин бросает второй зажатый в руке факел в Эйнара, но бросок получается слабым. Пламя на рукояти падает противнику под ноги. Тот ухмыляется еще шире и бросается вперед, на обессиленно падающего ронина. Двойник Рю с тонким визгом корчится на земле погреба, охваченный пламенем.

– Огонь! – хрипит из последних сил Рю. – Они боятся огня!

Подошедший к нему Эйнар поднимает клинок над его головой. Рю зажмуривается. Эйнар с воем падает, удивленно глядя на торчащее из груди лезвие. Брошенный Ратмиром Мракобой пробивает его тело насквозь.

Два визжащих, извивающихся на земле тела начинают менять форму. Сквозь человеческие черты проступают пульсирующие черные туловища. Они сокращаются и выделяют слизь, будто огромные пиявки. Головы тварей тоже теряют человеческое подобие, постепенно превращаясь в уродливые хлюпающие бурдюки из пупырчатой кожи, в центре которых сокращаются круглые, утыканные шипами пасти.

Подбежавший Ратмир подхватил меч и в два удара прикончил чудищ. Постепенно их тяжелое хриплое дыхание замерло, и наступила тишина.

Наконец Ратмир присел на корточки рядом с лежавшим на земле ронином.

– Ты-то хоть настоящий? – сказал он, пытаясь перевести дыхание.

– Они держали нас в мешках на палубе. Меня и Эйнара. Обмазали кровью, чтобы ты не различил наших лиц. Обездвижили чарами. Выдали за трупы.

– Почему просто не убили?

– Они способны превращаться в тех, чью кровь пьют. На время. Гарм велел им добраться до тебя. С нашей помощью. Они пили из нас жизнь по частям, чтобы втереться к тебе в доверие.

Рю сплюнул кровью, отдышался и продолжил:

– Но они не знали про это, – дрожащие руки ронина вытащили из-за пояса маленькую куколку: какого-то божка со слоновьим хоботом. – Баку съел их чары. Я освободился. И пришел.

– Эйнар?

– Он на корабле. Не смог его разбудить… Прости меня, господин. – Рю заплакал, размазывая по грязному лицу слезы грязным кулаком. – Мы не дышали и не двигались, но слышали все. Мы слышали, как им удалось обмануть тебя. И как ты радовался нам. И как чуть было не стал жертвой своей любви к недостойному бродячему ронину…

Рю разрыдался, уткнувшись подбородком в грудь.

– Дай дзебу дэс, – сказал Ратмир и мягко ткнул его в плечо кулаком.

Ронин всхлипнул, попытавшись улыбнуться.

– Ты простишь меня, господин?

– Мне не за что тебя прощать, – сказал Ратмир, поднимаясь на ноги, – разве что за спасение от гигантских оборотней-упырей?

Рю наконец-то улыбнулся. И вдруг схватился за голову, попытавшись вскочить.

– Эйнар-сан! Его жизни угрожает опасность…

– Пойдем, – Ратмир поставил легкого воина Ямато на ноги, – думаю, я смогу ему помочь.

Корабли Гарма Секиры показались на рассвете. Флотилия и не пыталась спрятаться в утреннем тумане. Деревянные драконы с красными щитами на бортах возвестили о своем появлении хриплым ревом больших сигнальных рогов.

Дозорные Ладоги молча смотрели, как из белесой дымки вырастают хищные носы драккаров северян.

– Что у них на форштевнях? – тихо сказал Хравн, щуря единственный подслеповатый глаз.

Ему никто не ответил. Ладожане молча смотрели на распятых на носах кораблей мертвецов. Тела без кожи были прибиты к форштевням коваными гвоздями. На потемневших от ветра и соли сухожилиях рук и ног поблескивали золотые и серебряные браслеты. Высохшие шеи украшали толстые гривны, выпирающие кости таза охватывали драгоценные пояса с золотыми бляшками.

– Кто это? – прошептал Храбр Козленок.

– Ярлы, посмевшие не покориться, – негромко ответил Хравн. – Знавал я одного любителя сдирать кожу с живых людей себе на плащи… Но он давно уже мертв.

– Ты убил его? – заинтересовался Козленок.

– Нет, – Хравн усмехнулся. – Он перепил здешней браги.

– Этот мастерит не плащи, – сказал Козленок, – а паруса.

Его голос дрогнул.

Огромные полотнища, растянутые на мачтах, были сшиты из плотной, в несколько слоев, пожелтевшей человеческой кожи. Местами можно было различить срезанные безглазые лица, растянутые в вечном крике. Где-то виднелись обрывки кож животов, мужских мошонок, чернели засохшие соски. От лоскутных полотен веяло ужасом. В натянутой ветром коже будто до сих пор беззвучно кричали намертво въевшиеся боль и страдание.