Поздно ночью Эвелин без сил рухнул на берегу лагуны и проснулся лишь поздно утром следующего дня. Драгоценный груз находился в сумке, в целости и сохранности. Только теперь Эвелин заметил драматические изменения, происшедшие с Пиманиникуитом. На острове не осталось никакой растительности — всю его поверхность покрывало каменное крошево.

Вытащить затопленную лодку и вылить из нее воду Эвелин сумел лишь с огромным трудом, но в конце концов он справился. Мелькнула мысль, что неплохо бы наполнить лодку фруктами, но он тут же вспомнил, что теперь уже этого сделать не сможет. Вокруг не осталось ничего зеленого — только камни, камни без конца. Он ходил по сокровищам, хохоча от абсурдности происходящего: в течение часа он мог бы набрать столько драгоценностей, пусть и лишенных магических свойств, что их хватило бы на постройку дворца почище королевского. А за день он мог стать самым богатым человеком в Хонсе-Бире и даже, возможно, во всем мире, включая известный своими баснословными богатствами Бехрен. Но полученный им относительно Пиманиникуита приказ был ясным и недвусмысленным: с острова можно увезти лишь те камни, которые обладают магической силой. Брать другие драгоценности означало бы нанести оскорбление Богу. Дар Господа был предназначен только для двух монахов, которым позволялось собрать и обработать столько камней, сколько они в состоянии унести.

Ничего не оставалось, как просто сидеть, глядя на море и ожидая возвращения «Бегущего». Впечатления настолько переполняли Эвелина, что он забыл даже о еде.

Он увидел паруса на следующий день. Двигаясь, точно лишенный чувств робот, брат Эвелин сел в лодку и налег на весла. Уже в море у него мелькнула мысль вернуться и взять с собой тело Таграйна, но он тут же отказался от этого намерения.

Можно ли найти лучшее место последнего успокоения для монаха церкви Абеля?

На обратном пути Эвелин почти не замечал течения времени, настолько завладели его вниманием и просто очаровали его дары Божьи. Предоставив Аджонасу заниматься своим делом, в том числе и улаживать отношения с экипажем, трое уцелевших монахов — даже Пеллимар, чье состояние день ото дня улучшалось — работали с камнями. Правда, полученное от поври ранение не прошло для Пеллимара бесследно; сильно пострадали мышцы плеча. Левая рука почти бездействовала, и, казалось, никакого улучшения не предвиделось.

На обратном пути поври им не повстречались, но Эвелина совсем не волновала мысль о поври. Он острее других ощущал пульсирующую энергию собранных драгоценностей. Если бы вдруг показалась «бочка», ему не стоило бы труда уничтожить ее, прибегнув к помощи одного из камней.

Самым загадочным оказался огромный пурпурный аметист с вкраплениями множества кристаллов. Основание у него было почти плоское, и, положенный на пол, он напоминал странный пурпурный кустик с торчащими во все стороны веточками различной высоты. Эвелину никак не удавалось определить назначение заключенной в нем магии, но одно он ощущал несомненно — в этих кристаллах таилась просто невероятная по мощи энергия.

Некоторые камни — к примеру гематит — положили в специальный барабан, в котором они крутились до тех пор, пока их поверхность не становилась идеально гладкой. Другие постоянно смазывали маслом, что не позволяло рассеиваться заключенной в них магии. Однако никто из монахов не мог решить, что делать с аметистом.

Для барабана он был слишком велик, а смазывать его маслом… там было столько ответвлений и загогулин. Только Эвелин умел обращаться с ним с помощью молитв — «смазки» в духовном, а не физическом смысле этого слова. Каждый раз, когда он брал камень в руки, возникало ощущение, что он отдает камню частичку себя, но это не пугало его — как будто тем самым он каким-то образом соприкасался непосредственно с Богом.

Монахи редко заговаривали о бедняге Таграйне, просто в сердце своем молились за упокой его души. Зато матросы то и дело перешептывались, вспоминая Тедди Свея, юношу, который рискнул поплыть к острову и не вернулся. Каждый раз, выходя на палубу, Эвелин спиной ощущал осуждающие взгляды.

По мере того как тянулись скучные и жаркие дни, шепоток перешел в открытые угрозы и в оскорбительные выкрики. Поэтому Эвелин, Пеллимар и в особенности Квинтал ничуть не удивились, когда однажды ранним утром к ним явился капитан Аджонас и сообщил, что среди матросов назревает мятеж.

— Они хотят добраться до камней, — объяснил Аджонас. — Или получить хотя бы часть их, в качестве платы за жизнь Тедди Свея, так они говорят.

— Они даже понятия не имеют о том, что такое на самом деле эти камни! — возразил Квинтал.

— Но зато они прекрасно понимают, сколько можно получить за рубин или изумруд, даже безо всякой магии.

Эвелин вспомнил, как он сидел на берету в окружении неслыханных, но бесполезных богатств.

— Вашему экипажу очень хорошо заплатят за это плавание, — напомнил капитану Квинтал.

— Они требуют дополнительной компенсации за погубленную жизнь.

— Они понимают, чем рискуют?

— Не уверен, — ответил капитан. — Вместе со мной нас всего четверо, а их вон сколько. Наверняка им кажется, что расстановка сил не в вашу пользу. — Квинтал встал, подошел к капитану и остановился прямо перед ним. Он выглядел даже внушительней высокого Аджонаса, которому приходилось сутулиться в каюте с низким потолком, в то время как Квинтал мог стоять здесь в полный рост. — Я только повторяю то, что слышал. По-моему, вам следует это знать. Нам еще три месяца плыть до Санта-Мир-Абель.

Квинтал оглянулся по сторонам, сощурив глаза и обдумывая, как поступить.

— Мы должны покончить с этим сегодня же, — заявил он.

Подошел к койке Эвелина и достал из стоящего рядом с ней ящика один из драгоценных камней, оранжево-коричневый, с тремя черными линиями; камень назывался «тигровая лапа».

После чего Квинтал с решительным видом зашагал на палубу, остальные — за ним. Матросы поняли по выражению его лица, что сейчас что-то произойдет, и быстро собрались вокруг во главе с Бункусом Смили.

— Никакой компенсации за жизнь Тедди Свея не будет, — без обиняков объявил Квинтал. — Этот глупец сам виноват, что поплыл к острову.

— Ты убил его! — закричал кто-то.

— Я остался на «Бегущем», — напомнил им Квинтал.

— Ну, значит, кто-то из твоих монахов! — настаивал матрос.

Квинтал не стал ни опровергать это утверждение, ни соглашаться с ним.

— На Пим… на острове должны были находиться всего два человека, которых годами учили тому, как там уцелеть, но даже один из них не вернулся.

По рядам матросов пробежала волна возмущенного бормотания. Бункус Смили повернулся к ним и яростно замахал рукой, призывая к молчанию.

— А мы считаем, что вы перед нами в долгу, — заявил он Квинталу.

Засунув руки за пояс, помощник капитана напустил на себя важный вид.