– Лежать, ублюдки! Кто шевельнется, башку снесу!

Ученые упали на животы, закрывая головы руками.

Дрогнули ноги и у Петра, это Сорока успел заметить. А затем Яна втолкнула корпатрицианта в открытую скорлупу лифта, и Павел был вынужден ускорить шаг. Ввалился, едва не сбив оператора с ног. А затем девушка отшвырнула пленника в угол, не позволяя поднять головы, и освободившейся рукой заколдовала над пультом управления.

Кабина дрогнула, сдвинулась с места.

За одной из ее хрустальных перегородок открылся потрясающей красоты атриум, в центре которого бил каскадный фонтан, обрамленный зеленью и кольцами уютных скамеек. Отдыхавшие на них парниковые сначала ничего не заподозрили. Но затем кто-то взглянул-таки вверх, лица молчунов начали бледнеть, и через секунду на людей и их заложников пялилось не меньше дюжины сотрудников комплекса-гиганта.

Сорока замер, словно неподвижность могла скрыть его от лишних взглядов. Услышал, как забористо сыплет шепотливой руганью Погремушка. Заметил, как прячется за их спины Петр. И только корпатрициант, горделивый и надменный, несмотря на скованные руки и общую беспомощность, продолжал держаться с несгибаемым превосходством.

Нелюди на дне и кольцевых террасах атриума стали сбиваться в кучки. Взявшись за руки, они спешно обменивались информацией, проявляя все больше нервозности. Перед многими в воздухе повисли голографические клавиатуры, на которых те со скоростью ткацкого станка принялись набирать экстренные текстовые сообщения.

Сорока прикусил губу, почувствовав теплый соленый вкус.

И только сейчас заметил, что лифт вовсе не опускается…

– Егерь? – выдавил парень, в ужасе оборачиваясь к Яне. – Куда ты нас тащишь?..

– Наверх, – отрезала она, глядя на столпившихся под кабиной застекольщиков так, будто собиралась перестрелять одного за другим. – Обычное бегство ничего не даст. Затравят, выродки, и в метро спуститься не успеешь…

– Но ты же сама сказала, что план накрылся! – Павел понимал, что выглядит сейчас не лучшим образом. Да и голос на фальцет срывался… но поделать ничего не мог. – Тебя же вычислили, раскрыли! Нужно вниз! Убегать…

– Да помолчи ты! – Погремушка поморщилась, словно ей тоже стала противна обыкновенная человеческая речь. – Хочешь отдельно, забирай свою сумку и вперед. Я держать не стану…

– Нет-нет. – Сорока замотал головой. Представив себя посреди неохватных переходов этого великанского лабиринта, он вдруг перепугался сильнее, чем во время охоты на рынке. – Но что ты собираешься делать наверху?

Спрашивал, не особенно рассчитывая на ответ. Но егерь, отодвинув заложника так, чтобы ненароком не коснуться его обнаженных запястий или шеи, вдруг ответила, подмигивая лихо и бесшабашно:

– Взрывать, конечно же.

Она улыбнулась, напоследок осмотрев встревоженных парниковых снаружи – лифт одним плавным рывком втиснулся в непрозрачную трубу, отрезав от взглядов уютный зеленый атриум и его обитателей.

– Видал брикеты в моем рюкзаке? Ох зря эти жопотрахи посчитали нас живыми трупами, ох зря…

– Но как мы сумеем? – Павел все еще не верил в безрассудство спутницы. Лифт начинал замедляться, а он все лепетал и лепетал: – Сейчас объявят тревогу… Пошлют войска… Мы обречены… Ты даже не сможешь добраться до штаба…

– О, не беспокойся! – рубанула, словно собиралась словами нашинковать воздух на ломти, Погремушка. Подтащила заложника к двери, лбом упирая того в щель между створками. – Я намерена кое-что предпринять на этот счет. Кое-что, что не позволит обитателям «Голиафа» заскучать.

– Не позволит заскучать? – Сорока обреченно наблюдал, как на красочной голографической панели лифта загорается номер самого верхнего этажа. Еще секунда, и дверь расползется, отправив их всех на встречу с судьбой. – Что это значит?

– Слышал музыку в коридорах комплекса? – вопросом на вопрос ответила Яна, пошире расставляя ноги и укладывая взведенный тазер на плечо корпатрицианта.

«Победитель» Лотереи не ответил. Конечно, он слышал, их же битый час таскали, словно триумфальные трофеи, по проспектам этой чудовищной постройки! Мягкая музыка, приятная и наполняющая энергией, лилась отовсюду – казалось, скрытые динамики наполняли помещения через каждые два-три метра обшивки.

Парень кивнул, упорно не понимая, куда клонит егерь.

А та хмыкнула, словно это все объясняло, и негромко бросила через плечо:

– Тяжелый рок, малец! Самый тяжелый…

И не успел малец уточнить, что конкретно имеется в виду, как скорлупа распахнула двери. За которыми их, как и предполагал Сорока в своих наихудших опасениях, ждала вооруженная охрана.

А потом Погремушка бросилась вперед, вопя во весь голос и безостановочно стреляя из тазера, и проворовавшемуся продавцу Сливоносого Вардана не оставалось ничего, кроме как последовать за ней…

«Известно, что 97 %-ное совпадение в строении генов является не единственным сходством собаки и человека. Так же, как в случае с немногочисленным рядом иных высших млекопитающих, собаки обладают весьма утонченным музыкальным вкусом. В частности, раздраженно реагируют на тяжелый рок или современную поп-музыку, мгновенно успокаиваясь и демонстрируя повышенную обучаемость при прослушивании классической музыки Баха, Грига или Вивальди».

«Социализация высших млекопитающих и иных живых организмов»,

д. б.н., академик РАН,

ректор Российско-Европейского Университета систематики и экологии животных СО РАН

Эльдар Котляков,

2064 год

Одно дело – подсматривать за обитателями дикой природы в научно-популярных фильмах. Видеть, как грациозные хищники рвут глупых травоядных на части. Безразлично наблюдать, как льется кровь. Представлять, как стучат в унисон сердца стаи, когда та широким полукругом заходит на жертву.

И совсем другое дело – лично участвовать в этом неистовом, необузданном и бурлящем представлении; когда логос захлестывает от рычания и воплей; когда бешено колотящийся cor humanum комком застрял в горле, мешая дышать; когда исторгаемые молодой самкой крики бьют по самому сокровенному, скрытому в подсознании, пугая, угнетая, подавляя…

Начавшаяся битва окончательно сбила Петроса с толку. Наслоилась на страх и усталость, дерзость собственного поступка, полнейшую неопределенность и боязнь разоблачения. Оглушила и опустошила.

Йанна рванулась из кабины так, словно была одна, даже не обернувшись. А еще – так, будто в холле ее вовсе не встречали пятеро вооруженных тазерами охранников, рассредоточившихся вокруг лифта неровным полукругом.

Неужели бешеная самка пустышечника смогла предположить, что по пленному корпатрицианту не станут стрелять? Как такое возможно? Способны ли синантропы выстраивать столь сложные причинно-следственные связи?