не могла. Так уж получилось. — Она почти умоляюще прошептала: — Эдуард, любовь моя, что бы ни произошло, я буду всегда тебя любить, даже если мне будет семьдесят. Никогда в этом не сомневайся.

Чувствовалось, что она нервничает. В ней был какой-то трепет. Сжимая обеими руками руку Эдуарда, Адель сказала:

— Ты не должен, что бы я ни сделала, сомневаться во мне. Пожалуйста, Эдуард. Ты мне веришь?

— Я верю. Но мне, пожалуй, неловко. Не знаю, что во мне такого, что могло бы внушить такое чувство.

Он попытался обнять ее, но Адель выскользнула из его рук и, на глазах веселея, проговорила:

— Ну, вот, с самым важным я покончила. Хватит уже о высоком. Теперь я становлюсь обычной и будничной, без всяких романтических проповедей. — Она прошлась по комнате, заглянула в ванную, потом искренне призналась: — Когда здесь бывала я, тут было лучше.

Эдуард невольно усмехнулся.

— Да, наверное. Тогда квартира имела какой-то единый стиль. Я знал, что за цветы должны стоять, знал, что ты любишь.

— Много здесь было женщин? — прервала она его.

Адель задала самый обычный, игривый женский вопрос, но тут же поняла, насколько он неуместен в ее устах. Боже, а сколько у нее в доме было мужчин? Вся кровь отхлынула у нее от лица, она побелела от страха перед тем, что он будет жесток и задаст ей такой вопрос. Тишина, причем весьма гнетущая, повисла в воздухе.

Но Эдуард, если и подумал о жизни, которую вела Адель, никаких вопросов не задал. Некоторое время он молча смотрел на нее, скользил взглядом по гибкой высокой фи1уре — она как будто стала еще стройнее, чем прежде, а уж расцвела невероятно.

— Ты имеешь надо мной власть, Адель, — сказал он. — Меня тянет к тебе. Всегда тянуло. Это не меняется. В тебе есть какое-то пламя, так, что мне хочется протянуть руки, чтобы обогреться. Ты необыкновенно хороша.

Адель была благодарна ему за то, что он не заговорил об ее образе жизни. Медленным движением она расстегнула и сбросила манто — искрящийся мех упал к ее ногам, потом сняла шляпку и подошла к Эдуарду. Их глаза встретились. Он снова поцеловал ее, и она, не выдержав, прошептала:

— Ты правда… правда не осуждаешь меня?

Он засмеялся.

— Помнишь, как ты обиделась когда-то, когда я сказал, что люблю только тебя, а не твою мать или твоего ребенка? Может, я был жесток, но это действительно так. Я люблю тебя, Адель, тебя, взятую отдельно из всей твоей жизни. Довольна ты этим? — спросил он, лаская ее волосы. В нем закипело желание, и он не знал, долго ли сможет продолжать разговоры.

— Теперь мне такой подход на руку, — искренне прошептала она.

Эдуард мгновение молчал, глядя на нее, потом признался:

— Ты действительно изменилась. Да, не смейся. Ты стала взрослой.

— И я, став взрослой, всё еще привлекаю тебя? — спросила она шепотом, не в силах удержаться от кокетства.

Он держал в ее объятиях, видел, как трепещут ее длинные черные ресницы, чувствовал, как податлив и гибок ее стан, а еще был запах гвоздики, одуряющий и обволакивающий, и эти зеленые глаза, блеск которых то гас, то возрождался, вспыхивая зеленым пламенем, то бриллиантово искрился, и отблески свечей играли в ее темных зрачках. Ее грудь дышала легко и взволнованно. Внешне она была всё такая же, может, даже еще лучше, но Эдуард чувствовал, что что-то в ней изменилось: Адель, хотя и дрожала в его объятиях, уже не была наивной девочкой, и чувственность, которая исходила от нее нынче, была чувственностью взрослой женщины. И что удивительней всего, его влекло к ней сильнее, чем больше он был уверен, что ее чувство к нему чисто и открыто, свободно от каких-либо расчетов.

Он негромко произнес:

— Адель, я так хочу тебя.

Голос его был тих, в нем звучали те невыразимо мягкие интонации, о которых так часто вспоминала Адель, но теперь к ним добавились хрипловатые нотки страсти.

— Я рада, — сказала она. — Если это так, я счастлива.

Обвивая его шею руками, она шепнула:

— Давай ничего не говорить.

Смеясь, он согласился с ней, удивленный и обрадованный тем, что впервые за долгое время его тоже так сильно захлестывает чувство:

— Да, давай ничего не будем говорить. Давай не говорить. И так всё будет ясно.

— Я помню, что ты сказал мне в Нейи, Эдуард.

— Я готов повторить это. Доверься мне, моя милая, и всё будет хорошо. — Уже целуя ее, он пробормотал, голосом, срывающимся от желания: — Останови меня, если… если я буду слишком поспешен.

Он, похоже, хотел взять инициативу на себя, но на этот раз Адель решила не позволить ему этого. Лишь на миг приникнув к Эдуарду, будто желая удостовериться, что это действительно он, и скользнув рукой по его густым светлым волосам, она отошла, взглядом удерживая его на месте, чуть оперлась о стол и неспешно потянула вверх подол юбки. Заскользил вниз сперва один шелковый чулок, потом другой, и больше нижнего белья на ней не было. Она, прежде с легкостью проделывавшая такую процедуру перед многими, теперь почему-то испытывала неловкость за собственную опытность и даже в душе считала себя бесстыдной, хотя и успокаивала себя тем, что делает всё это с любовью. Когда, поставив обе босые ноги на пол, она решилась поглядеть на Эдуарда, щеки ее были розовые.

— Я… я не слишком откровенна? — спросила она нерешительно.

— Ты другая, — признался он. — Но очень соблазнительная. Мне можно уже подойти?

— А ты думаешь, нужно спросить разрешения?

— Ты решила командовать. Я подчиняюсь.

Она улыбнулась.

— Иди ко мне. Не хочу чтобы…

Уже оказавшись в его руках, она шепотом закончила:

— Пусть это сперва будет здесь, а уж потом там, в спальне.

Он ничего не ответил, и больше не позволил говорить ей. Мягко обхватывая ее за талию, Эдуард чуть приподнял Адель, усаживая ее на краешек стола, и его рот впервые за всю встречу припал к ее губам жарко, по-настоящему страстно, почти жадно. Задыхаясь, Адель запрокинула голову. Рука Эдуарда Наощупь искала шпильки и распускала ее тяжелые золотистые косы — когда они, наконец, рассыпались, обоих окутал легкий аромат гвоздики.

Поцелуй, прежде такой удушающий, мало-помалу становился нежнее, спокойнее: язык Эдуарда очень ласково, очень настойчиво изучил губы Адель, потом, чуть нажав, почувствовал, как мягко и податливо разомкнулись ее зубы. Они целовались долго, не размыкая губ, пока сердце Адель не застучало в груди просто отчаянно, и она, задыхаясь, не припала лицом к плечу Эдуарда, почти в ту же минуту ощутив,