Томаш повел их вниз по лестнице и, подойдя к уступу стены, замедлил шаг.

Пока что девушка не заметила ничего необычного; она не видела здесь никаких следов Зверя и уже подумала, что им покажут очередную метку со знакомым символом и ничего больше.

Каблуки цокали по соляным плитам, которыми был вымощен пол, и эхом отдавались по всей церкви. Стало зябко, и Людивина подтянула воротник, пряча подбородок. Ей было не по себе. Она не знала, что именно ждет впереди, и это ее тревожило. Когда Томаш поднял руку и показал в сторону ниши, она замерла на месте.

Одна над другой располагались две композиции.

Внизу – Христос во гробе, а наверху – Христос, возносящийся к небу в ореоле божественного сияния.

– Часовня Воскресения Господня, – сказал им провожатый строго и печально.

Фигуру Христа покрывала чудовищная, богомерзкая одежда.

Статуя высотой около метра была обернута накидкой из человеческой кожи.

Одеяние тускло поблескивало, на нем виднелись родинки и торчащие волоски. С висевшей бахромой плоти бороздами стекала кровь.

Томаш перекрестился, Юрек сделал то же самое, но как будто с неохотой.

Людивина заметила знак, только подойдя к нише. Символ *е был вырезан на коже тонким лезвием, так что иссеченные сосуды лишь окрасили линии буквы красным, не прорезав насквозь кожный покров. Ровно на уровне сердца Христа.

– У нас люди очень набожные, и вообще в стране к религии относятся с уважением. Это чудовищная провокация, – подчеркнул Томаш.

– И порождение совершенно извращенного ума, – прокомментировал Микелис.

– Именно. Он не случайно выбрал эту нишу. Воскресение – суть христианской веры.

Микелис быстро взглянул на другие сюжеты, рельефно представленные в церкви. Тайная вечеря, бегство в Египет, Дева Мария – здесь были представлены все основные христианские темы.

– Для верующих Воскресение олицетворяет символическую победу Добра над Злом, надежду, – напомнил Микелис.

– Мы тоже об этом подумали, – сказал Томаш, переглянувшись с Юреком. – У того, кто это сделал, свои счеты с понятиями добра и зла. В каком-то смысле он хочет одеть Христа в новую кожу. Подчинить его своей воле.

– Это как линька, – подтвердил Микелис. – Они хотят переиначить мир. Вывернуть наизнанку. Дать новое определение добру и злу.

Сеньон, не понимавший по-английски, просто вглядывался в каждую деталь.

– Это не святотатство, – сказал он, – по крайней мере в понимании Зверя: он хотел не осквернить эту церковь, а, наоборот, принести ей дань уважения. Он облачил Христа в новые одежды и прежде всего, – Сеньон указал пальцем на символ *e, – вложил их новое учение в Его сердце. Все, чего он хочет, – это покорить сердце Господа. Он просит о сострадании. О понимании.

Людивина кивнула в тишине подземелья.

Все смотрели на образ Воскресения, ставший таким жутким. В одеянии из человеческой кожи были проделаны отверстия для рук. По ногам Христа стекали капли крови.

– В шахте есть видеокамеры? – спросила молодая женщина.

– Только на входе, и на ночь их отключают. Днем камеры используют, только чтобы убедиться, что посетители трезвые и нормально одеты. Камеры снаружи вряд ли нам помогут. Мужчина вошел через заднюю дверь, его видно только мельком.

– И все же есть кадры, где он присутствует?

– Секунд десять, и он в маске. Лица не разобрать.

– Я хочу посмотреть видео! – воскликнула Людивина.

– Пожалуйста… Я могу даже сделать вам копию.

– Что еще? Сигнализации нет?

– Есть, но она старая, отключить ее для него было детской забавой.

– И ночного сторожа нет?

– Есть, но в шахту он не спускается, просто дежурит на всякий случай. Ничего не видел и не слышал.

Людивина смотрела на маленького Христа.

– Вы сказали, что труп не один, – напомнил Микелис. – Сколько жертв?

– Две.

– Убиты здесь?

– Да.

– А убитые попали на камеры видеонаблюдения?

– Нет, убийца, перед тем как войти, отключил камеру.

– И ночной сторож никак на это не отреагировал?

– Еще раз повторю: система безопасности старая, нужна она в основном, чтобы молодежь ночью не забиралась внутрь, и часто выходит из строя. В таких случаях охранник ждет до утра и сообщает руководству, а потом в течение недели систему ремонтируют. Он не ожидал, что случится такое…

– То есть вы хотите сказать, что убийца спустился сюда вместе с обеими жертвами? – спросила Людивина. – Тела были обнаружены не наверху?

– Нет, здесь, в шахте, чуть дальше, я вам покажу.

Жандарм подняла руку, требуя тишины, ей хотелось сосредоточиться и представить себе всю картину.

– Ему удалось затащить сюда обеих жертв, – размышляла она вслух, – незаметно, через все ступеньки, которые мы преодолели с таким трудом!

– Чуть дальше есть лифт, – сообщил ей Томаш. – Он мог воспользоваться им. Сейчас нам туда нельзя: это последняя часть шахты, и наши эксперты заканчивают осмотр.

– Но даже в этом случае сценарий далек от привычных для него молниеносных атак.

Микелис согласился.

– У него болезненное, навязчивое влечение к агрессии и убийству, он воспринимает убийство как заклание, – напомнил он. – Он тщательно, скрупулезно готовится, но, приступив к делу, впадает в исступление. Все это – мизансцена, оставленное послание, долгие приготовления при живых жертвах – на него не похоже.

– Может, со Зверем был еще один убийца?

Микелис колебался. Он развернулся к Томашу:

– В каком состоянии найдены тела? Следы укусов были?

– На одном – да. На другом – нет.

Криминолог откинул голову назад, размышляя, его взгляд уперся в хрустальные люстры.

– Двое убийц? – спросила Людивина.

– Не очень верится. Зверь очень страстный, он весь в экстазе от убийства, в сиюминутных страстях, в самозабвении. Такие чувства не делят с другими людьми.

– У вас есть отчеты о вскрытии? – спросила Людивина.

– Да, вчера получили. Он левша. Наш специалист говорит, что жертвы освежеваны левшой, это определяется по разрезам на коже и по направлению рваных ран.

– Это относится к обеим жертвам?

– Да.

Инспектор Юрек что-то сказал своим низким, гортанным голосом, который здесь звучал совсем странно. Томаш кивнул.

– У Юрека есть гипотеза, которая похожа на правду, – поддержал он. – Инспектор считает, что первая жертва была как бы черновым вариантом… тренировкой.

– Тренировкой для чего? – заинтригованно спросила Людивина.

– Чтобы чисто освежевать человека.

Она скривилась, сглотнув слюну.

– Убийца хотел снять с жертвы кожу одним куском, – заметил Томаш, указывая на покрывало Христа.

Микелис, не теряя привычной невозмутимости, сообщил:

– При наличии соответствующих инструментов, терпения и полного отсутствия эмпатии срезать кожу с плоти не так уж сложно. Начиная с груди или спины. Справится любой целеустремленный убийца, если можно так выразиться.

Юрек показал на пол и снова заговорил по-польски. Томаш согласился.

– Просто… условия были не самые простые, – сказал он, немного смущаясь.

– В каком смысле? – спросила Людивина. – Обстановка? Недостаток освещения?

Томаш