– Сколько пережито, – проговорил он себе под нос, – сколько выпито. Эх, Миша, Миша…

Сказав это, Братин нервно обернулся. В последние месяц-два он стал чрезвычайно дерганым, настораживался при любом быстром движении неподалеку. Взгляд Кирилла Андреевича перехватил Липский, его нервишки тоже пошаливали. По кладбищенской дорожке бежала женщина лет сорока в черном платье и сбившемся, сползшем с макушки черном полупрозрачном платке. Траур обычно надевают только родственники. Братин и Липский переглянулись. Никто из них такой родственницы Михаила Изидоровича не знал.

– Опоздала? – проговорил Липский и смиренно опустил глаза к земле.

Женщина подбежала к могиле, она тяжело дышала, ее заплаканные глаза горели недобрым огнем.

– Кого здесь похоронили? – срывающимся на плач голосом спросила она, хоть и стояла неподалеку от могильного холмика. Слезы не давали ей прочитать буквы.

– Хайновского Михаила Изидоровича, – важно ответил Кирилл Андреевич.

– Да будьте вы прокляты! – закричала женщина в трауре.

Братин даже вздрогнул от неожиданности.

– Простите… – пробормотал он, надеясь, что просто не разобрал слов.

– Будьте прокляты… почему вы здесь лежите?! А не он!

У Липского нервно дернулась щека, несколько человек, стоявших в отдалении, тут же направились к воротам, не желая быть свидетелями безобразного скандала на кладбище.

– Мы тут не лежим, – мягко вставил Братин.

– Это его место. Мой отец генерал. Почему его должны хоронить за городом? Нам обещали, а потом место вам отдали!

Наконец-то до Братина дошло, из-за чего кричит дама в черном. Он уже был не рад, что вставил пару слов по неосторожности, женщина в упор смотрела на него и ждала ответа.

– Так решили. При чем здесь мы? Успокойтесь, пожалуйста.

– Мой отец тридцать лет армии отдал! Он танковой бригадой командовал. Он заслужил! Это его место.

– Я все понимаю, – встрял Липский, – ваш отец – человек заслуженный, если был директором танковой бригады.

Лучше бы Семен Липский промолчал. «Директор танковой бригады», прозвучавшее от Липского, ни дня не служившего в армии, закосившего от службы по статье «7б», добило женщину.

– Командир бригады! Генерал-майор! Директора – они в магазинах и на торговых базах, – полетел ее голос над могилами, – уроды, денежные мешки, всю Россию скупили. А мой отец…

Братин бросился за помощью к двум фээсбэшникам, курившим у мраморного креста высотой с двухэтажный дом.

– Мужики, я понимаю, что вы здесь по другому делу, но надо эту истеричку убрать отсюда, – для убедительности Кирилл Андреевич вытащил служебное удостоверение.

– Сейчас все устроится, – один из фээсбэшников взглядом указал, куда надо смотреть, – мы меры приняли.

От машины «Скорой помощи», стоявшей неподалеку от ворот, уже бежали двое крепких мужчин в белых халатах, один из них держал в руке пластиковый чемоданчик.

– …я все равно ночью раскопаю и его из могилы выброшу. Здесь будет лежать мой отец, – надрывалась женщина в черном.

Липский пятился от нее к могиле, пока не наступил на край венка. Мужчины в белых халатах действовали без слов, один забежал к женщине сзади, схватил ее за локти, второй, даже не пытаясь закатать ей рукав, вколол в предплечье шприц с желтоватой жидкостью, поршень быстро пошел к игле. Дочь генерал-майора держали крепко, она визжала, но поделать ничего не могла. Через пару секунд крик оборвался, ее голова, криво покрытая черным платком, свесилась на грудь. Фээсбэшники обступили ее и повели к машине «Скорой помощи», на самом деле они несли ее в вертикальном положении, но со стороны казалось, что она идет сама. Новенькая машина с красным крестом быстро отъехала от кладбищенских ворот.

– Миша особой галантностью не отличался, – сказал Братин, – но если бы он мог слышать и говорить, то встал бы из могилы и уступил бы свое место даме.

– Он за него заплатил, а все, что стоит денег, для Миши было свято, – Липский нервно хрустел сцепленными пальцами, – всю торжественность похорон испортила.

Ладонь легла Липскому на плечо, испуг исказил его лицо, словно Семен боялся прикосновения мертвеца. Он медленно обернулся и тут же расплылся в улыбке.

– Яша! Давно мы с тобой не виделись.

– Привет, Сеня, – расплылся в улыбке Яков Цирюльник, – не мог не прилететь на Мишины похороны. Когда узнал, то не сразу поверил.

Братин подал руку:

– А я стою и думаю: ты или не ты? Хорошо выглядишь.

Цирюльник подмигнул:

– Лучше всех Миша выглядит… на фотографии. Пошли, – он похлопал ладонью по могильному холмику, словно надеялся, что и покойный последует за приятелями.

Трое мужчин медленно шли по кладбищенской аллее. Цирюльник отряхивал ладони от налипшего сырого песка.

– Миша мне незадолго до гибели звонил, – сказал он.

– Я тоже с ним перед самой смертью беседовал, – вставил Липский.

Братин тактично промолчал, ведь последнее время он старательно избегал встреч с опальным олигархом, однако «подколол» Цирюльника:

– Ты уже так сильно в Швейцарии корни пустил, что даже говоришь с акцентом.

– Еще учительница русского языка в школе мне замечание делала, будто я говорю с акцентом. А теперь в Швейцарии мне постоянно напоминают, что у меня русский акцент. Вы бы все договорились между собой, выяснили, какой же все-таки у меня акцент… Странный звонок от Миши был, а сегодня и того «страннее» получилось.

Всему сказанному, сделанному незадолго до смерти люди придают большое значение, ищут в этом потаенный смысл. Хотя, казалось бы, какая разница? Человек все делает незадолго до смерти, даже рождается, если брать планетарный масштаб. Липский и Братин смотрели на Цирюльника, ожидая продолжения, а тот держал паузу, как хороший мхатовский актер.

– Ну? – не выдержал Семен.

Липский грустно улыбался.

– А мне Миша сегодня приснился, – сообщил Кирилл Андреевич.

– Так вот, позвонил Миша мне и сказал: «У меня прогулочный корабль на Москве-реке есть. И я хочу, чтобы ты с Семеном и Кириллом за меня на нем выпил». «Вместе с тобой и выпьем», – отвечаю ему.

– А он? – насторожился Липский.

– Словно знал, что с ним что-то случится, сказал, что вместе с ним выпить не получится.

– Чего тут странного, – встрял в разговор Братин, – только нелюбопытный не знал, что его арест – дело уже решенное.

– Еще не все, – сухо рассмеялся Цирюльник, – Миша умел сюрпризы готовить. Прилетел я в Шереметьево, а меня на выходе из терминала уже юрист ждет и торжественно мне вручает дарственную на тот самый корабль «Аэлита», – он победоносным взглядом обвел Липского и Братина, – волю покойного исполнить надо.