Тильда округлила глаза, на лице заиграло удивленное выражение.

— Нож? Он что, собирался ударить меня ножом?

— Мне тоже не верится, — задумался я, — что Линовский может быть настолько отчаянным. Хотя с чем черт не шутит. Он странный человек, — я заглянул в глаза Тильде, — с ним явно что-то не так.

— У вас очень красивые глаза, граф, — проговорила вдруг Тильда.

— Спасибо, — улыбнулся я, — ваша прямолинейность продолжает удивлять.

— Вы не выглядите удивленным, — она внезапно покраснела и прикрыла глазки, посмотрела на меня из-под ресниц.

— Меня не удивляет женская красота или внимание, — я взял ее ручку и вежливо чмокнул, — только радует.

Девушка не ответила, покраснела еще сильнее.

— Однако я считаю, — начал я, — что вначале стоит позаботиться о вашей безопасности.

Тильда посерьезнела тоже, проговорила:

— О чем вы? В Гнезде мы все в безопасности.

— Линовский подтвердил, что это может быть не так. Кроме того, у него был нож. А теперь он у девочки по имени Сапфира. Рекомендую вам немедленно поговорить об этом с охраной. Нужно найти ее и отобрать клинок. Неизвестно, что это за штука. Нож может быть не так прост.

— Сестренка, — обеспокоенно проговорила девушка, — довольно непоседливый ребенок. Она может им пораниться. А наши нянечки сегодня не столь внимательны, как должны быть. Их отвлекает праздничная атмосфера.

— Лишний повод сообщить охране.

— Я лучше поговорю с папой. Но прошу, пойдемте со мной. Расскажите ему из первых уст.

Я понимал, что связать нож и Линовского будет сложно. Нет доказательств. Однако девочка может быть в опасности.

— Я составлю вам компанию, — улыбнулся я.

— Спасибо, — Тильда наградила меня очень теплой улыбкой, — может быть такое, что ножик у Сапфиры все же отобрали, но лучше убедиться самим.

— Ведите.

Мы только собирались выйти вон из сада, как увидели странное. По открытой галерее, в которую вел выход, пробежали несколько гвардейцев. Один остановился и проговорил что-то одному из тех, двоих, что сторожили вход.

Остался только один, когда второй тоже побежал с остальными.

— Что стряслось? — спросил я, когда мы с Тильдой приблизились.

— Прошу, сохраняйте спокойствие. Внутренние дела дома Фоминых, — холодным тоном проговорил охранник.

— Скажи немедленно, что стряслось? — сказала Тильда приказным тоном.

Помявшись немного, охранник все же ответил:

— С госпожой Сапфирой случилось неладное. Но лекари уже на подходе.

— Вот сука, — выругался я, — что? Что неладное?!

— Внутренние дела дома, — забормотал охранник, но как-то неуверенно.

— Кончай это! — Злобно прошипел я, — я могу помочь! Рассказывай!

Глава 23

— Расступитесь! Что столпились?!

— О предки! Бедное дитя! Что с ней случилось?!

— Лекаря! Лекаря сюда! Проклятье! Где Глашка?!

Энергичным шагом я шел по широкой ясной галерее, протянувшейся на втором этаже, над садом. По правую руку от меня, столь же энергично и решительно, совершенно несвойственно своему образу девы, шла Тильда.

Галерея была наполнена светом, широкими арочными окнами справа, многочисленными картинами слева и людьми. Тут скопилась куча народа: охрана, слуги, дворяне.

Стоял гомон, беспокойные разговоры, перебранка. Громко плакал ребенок, восклицали женщины-служанки.

— Разрешите, — войдя в толпу, я аккуратно принялся сдвигать людей со своего пути, чтобы протиснуться в центр. Тильда двигалась следом.

— Прошу, пропустите! — говорила она за моей спиной.

— Госпожа Тильда? — удивленно шептались служки и охрана и расступались.

Когда мы протиснулись, увидели ее. Девочка, та самая Сапфира, которую я видел в саду, лежала без чувств на руках Дениса Фомина. Он, забыв обо все, сидел на коленях. На лице мужчины выражение — беспокойная маска. Он судорожно шептал что-то девочке, пытаясь ее пробудить.

Над ним стояли другие Фомины, растерянно смотрели на все происходящее. Нянечка, которая также была в саду, прижимала к подолу двух мальчишек, тех самых что играли с Сапфирой. Один стоял с глазами на мокром месте. Другой рыдал и бормотал что-то. Лицо нянечки было покрасневшим и опухшим. Глаза блестели от слез.

Когда появились мы, Денис Фомин поднял глаза, посмотрел на меня, но ничего не сказал. А когда увидел Тильду, то тут же проговорил:

— Девочка, что ты тут делаешь? Возвращайся в зал. Ты должна присутствовать на ритуале, — он перевел взгляд на ребенка. — Черт! Да позовите кто-нибудь лекарку?!

— Дядя… что с ней? — проговорила Тильда вполголоса. Денис не ответил.

Мой взгляд тут же опустился на большой складной нож, лежащий у ног князя, тот самый складной нож. Заметил, что на маленькой ручке девочки краснело пятно свернувшейся крови. Она порезалась. Я опустился к герцогу.

— Она жива, — констатировал я, посмотрев на раздувающиеся ноздри девочки, — дышит.

— Без сознания, — сглотнул Фомин, — привести в чувство ее не выходит!

— Господин! — надо мной возник гвардеец дома, — послали за главой и отцом, госпожи Сапфиры, они вот-вот будут здесь.

— А за лекарем?!

— Тоже.

— А! Черт! Где ее черти носят?!

Видя девочку, что лежала сейчас без чувств, я ощутил неприятную горечь. Нужно было отбросить любые приличия и деликатности в тот момент, там в саду. Выскочить в окно и силой отобрать нож у Сапфиры. Да, я оскорбил бы дитя, и род. Да. Скорее всего, меня попросили бы уйти с Вечера Невест, а любые дела и контакты с Фомиными были бы закрыты навсегда. Девочки, из которых выращивались невесты считались непрекасаемыми для посторонних. Ну и плевать! Девочка зато была бы в порядке!

— Она порезалась, — я поднял складной нож.

— Думаешь, яд? — с ужасом посмотрел на меня Фомин, — моя внучка отравлена?!

— Я не знаю, — горько проговорил я.

— Пропустите! Пропустите! — раздался деловитый голос.

Между дворянских плечей протиснулась лекарка. Та самая полная дама, которая не так давно залечила мою щеку. Одетая в черно-белую униформу, с кожаным саквояжем в руках, она опустилась рядом со мной, деловито положила сумку у своих коленей. А потом посмотрела на меня. Почему-то испуганно. Но ничего не сказала.

— Прошу, разойдитесь! Девочке нужен воздух!

Охрана стала вежливо оттеснять собравшихся подальше, кто-то отошел сам. Даже Тильда отстранилась.

— Граф? — один из гвардейцев положил мне руку на плечо.

— Пусть останется, — проговорил Фомин, — а детей уведите! Их