Медикам и пациентам старой больницы на близлежащей улице Дартмут-Парк-Хилл также посчастливилось наблюдать церемонию – люди толпились на верхних этажах, выглядывая из окон. Специально отобранные для этого случая вороные лошади, запряженные в немецкую артиллерийскую установку, нетерпеливо перебирали ногами, цокая копытами по холодной дороге, форейторы похлопывали их по лоснящимся холеным бокам. Пробило одиннадцать, и сопровождающие кавалеристы натянули удила. Командующий почетным караулом полковник пятого кавалерийского полка чуть не свалился с заплясавшей под ним арабской гнедой, когда мимо с ревом проехал строй мотоциклистов в блестящих сталью шлемах. Оркестр играл торжественную музыку, распорядители провожали на места последних прибывших официальных лиц: марионеточного британского премьер-министра и свеженазначенного немецкого уполномоченного при Банке Англии. В идущем следом за ними Дуглас опознал профессора Макса Шпрингера из службы безопасности рейхсфюрера. Начальник Хута был старшим по званию членом СС на этой церемонии, а также выступал в качестве личного представителя Гиммлера.

Шесть человек – по одному от армии, флота, воздушных сил, СС, нацистской партии и штурмовых отрядов – стояли у могилы, готовые принять в свои руки гроб. На их плечах останки Карла Маркса должны были начать первый этап своего пути, а окончить его на Красной площади, где уже было готово место в Мавзолее рядом с Лениным. На следующей неделе, в годовщину революции, новую гробницу планировали открыть для широкой публики.

У Дугласа был не самый лучший обзор. Могила располагалась на возвышении, а они с Келлерманом стояли чуть ниже по склону, со стороны больницы. Оркестр играл мрачный военный марш. Келлерман задал какой-то незначительный вопрос, Дуглас повернулся к нему, чтобы ответить, и тут взрывная волна ударила его в лицо, как мощный кулак в боксерской перчатке. Он увидел, как земля на вершине холма вздрогнула, на ней вырос бугор и разлетелся во все стороны облаком дыма, клочьями дерна и почвы. А потом все это накрыло Дугласа, как морская волна, сбив с ног и засыпав с головой.

С трудом поднявшись, Дуглас увидел, что Келлерман лежит придавленный большим надгробием. Генерал открывал и закрывал рот, не издавая ни звука. Вокруг стояла полная тишина. Какой-то офицер впереди молча пытался выпутаться из окровавленного флага. Когда это ему наконец удалось, выяснилось, что вместо руки у него торчит короткий обрубок. Из обрубка фонтаном ударила кровь, офицер сделал несколько шагов, шатаясь, как пьяный, и рухнул замертво. А потом шум стал таким, что смог пробиться даже через контузию. Со всех сторон кричали от боли и ужаса, гудели машины, выли сирены, медики пытались добраться до раненых, минуя перепуганных лошадей из погребального кортежа. Арабская гнедая полковника из почетного караула рванула прочь, не разбирая дороги. Полковник стойко держался в седле, пока она грациозно перепрыгивала через надгробия, а потом ударился о низкий сук и упал, сломав позвоночник.

У ворот со стороны Реткар-стрит музыканты пытались вытащить истекающих кровью товарищей из кучи искореженной меди и разбитых барабанов. Повсюду валялись трупы, и не только тех, кто погиб сейчас, – жуткую картину завершали полуистлевшие останки мертвецов, которые вырвались из старых могил, будто услышав трубы Судного дня.

Келлерман меж тем отделался порванным сухожилием. Он уже сам выполз из-под надгробия. Дуглас помог ему встать и кое-как довел до двух ординарцев, которые доставили генерала в карету «Скорой помощи» на руках. Еще накануне Келлерман с необыкновенной прозорливостью распорядился, чтобы у кладбища дежурила бригада госпиталя СС. Обычно эти бригады оказывали помощь в первую очередь членам СС вне зависимости от серьезности полученных ими повреждений. И вот Келлерман сам к ним угодил.

Неделю церемоний организовывал штаб группы армий «Л» (лондонский район) без особой оглядки на немецкую военную администрацию, британское марионеточное правительство или на полицию и СС в лице Келлермана. Приглашения на лучшие места достались в первую очередь советским военным и политическим чинам. Именно они и понесли самые тяжелые потери – наряду с почетным караулом, оркестром и хором Красной армии, который должен был исполнить новую версию песни Хорста Весселя.

Наиболее сильный удар пришелся по съемочной группе роты пропаганды вермахта. Они как раз снимали надпись на мраморной глыбе крупным планом с крыши специально укрепленного «Штайра». Взрыв распотрошил тяжелый автомобиль, и его детали вместе с клочьями тел дождем просыпались на соседний парк Уотерлоу. При этом «Штайр» закрыл собой Геббельса, Молотова и фон Риббентропа; их общие потери ограничились парой разорванных барабанных перепонок, одной вывихнутой лодыжкой и несколькими счетами за химчистку.

Штандартенфюрер Хут в свойственной ему манере занял место как можно ближе к выходу и в момент взрыва стоял у ворот со стороны Суэйнс-лэйн. По словам очевидцев, он даже не вздрогнул. Гарри Вудс еще приукрасил эту историю – мол, Хут невозмутимо заткнул уши секунд за тридцать до взрыва. Шутка облетела весь Скотленд-Ярд, смеялся даже Келлерман. Опасная шутка, на грани клеветы, но немецкая армия публично опростоволосилась – и Хут, и Келлерман с трудом скрывали свое удовлетворение по этому поводу.

Впрочем, армия собралась с силами очень быстро. Через пятнадцать минут после взрыва в мобильном командном центре – шеститонной десятиколесной штабной автомашине концерна «Крупп», которую пригнали для управления уличным движением, – началось совещание на высшем уровне. Присутствовали адъютант главнокомандующего группой армий «Л», полковник полевой жандармерии, офицер тайной военной полиции в штатском, два военных советника по безопасности из военной администрации и два сотрудника абвера.

Штабная машина стояла перед странным готическим сооружением у ворот кладбища на Суэйнс-лэйн. Там, в кольце вооруженных часовых, солдаты репетировали ответы, которые будут давать на допросах. На допросах, после которых неминуемо полетят головы, не исключено, что в буквальном смысле.

Хут посмотрел на машину, на силуэты перепуганных солдат за матовыми стеклами, улыбнулся Дугласу, попробовал отряхнуть китель, с отвращением взглянул на грязную ладонь.

– Поехали отсюда. Хочу как можно скорее смыть с себя бренные останки Карла Маркса.

Вокруг суетились медики – накладывали турникеты, останавливая кровь, перекладывали на носилки пострадавших, разрезали на них одежду, чтобы обработать раны. Отовсюду неслись крики и стоны. Военный капеллан соборовал адмирала, который в момент взрыва стоял совсем рядом с Дугласом.

– Взрывчатка была заложена прямо в могилу, как вы считаете? – спросил Хут.

– Несомненно.

– Думаю, этой ночью. Достали беднягу Карла из уютного деревянного костюмчика и нашпиговали взрывчаткой. Наверняка военные не выставили здесь охраны.

Хут потянул носом воздух и состроил гримасу: из потревоженной кладбищенской земли поднимался отчетливый трупный запах.

Они стали протискиваться к выходу. У ворот наткнулись на раненого музыканта – молодой парень спокойно стоял, задрав вверх рассеченную руку, и затягивал на плече жгут, чтобы остановить кровь. Китель у него был весь в красных пятнах, и Хут инстинктивно шарахнулся в сторону, не желая испачкаться. Потом, словно устыдившись своего поведения, сказал: