Темная, словно нарисованная китайской тушью джонка плыла по звездно мерцающим водам Молочной. Поднятый парус тонким силуэтом рисовался на фоне отливающего фиолетовым диска луны. На мачте, мечтательно глядя на луну, сидел кот.

Ирка развесила на корме выстиранную синюю куртку, и, оставшись в одном купальнике, тихонько, чтоб никого не разбудить, скользнула за борт. Искрящаяся звездная прохлада погладила тело, в один миг вымывая усталость из мышц. Джонка двигалась неторопливо, Ирка рискнула отплыть в сторону – даже если отстанет, перекинется и догонит на крыльях. Каждый взмах руки поднимал над водой звездные искры – молочно-белая днем, сейчас вода переливалась мириадами огней, если опустить лицо в воду, звездная россыпь начинала складываться в неведомые созвездия – одно, второе, третье, они перетекали друг в друга, завораживая необычными и странными рисунками. Ирка почувствовала, как начинает кружиться голова, и перевернулась на спину, глядя в черное бархатное небо. Течение несло ее следом за джонкой, точно она сама была маленьким корабликом. Нехорошо, конечно, наднепрянской ведьме восхищаться чужой рекой, но дома так не поплаваешь. По жаре Днепр у берегов начинает цвести, и отнюдь не как розовая клумба, а скорее как застоявшаяся лужа. А посредине суровое течение обязательно пригонит к опорам моста или вообще уволочет под неторопливо чухающую угольную баржу, и хорошо, если знакомые водяник или русалка помогут выбраться. А и помогут, так потом замучают жалобами на грязное дно, на воду, в которой рыба дохнет, на радужную пленку, весело переливающуюся на поверхности поблизости от заводских стоков. Водяник, будучи при жизни человеком относительно грамотным, еще и начнет риторически вопрошать, скоро ли их Днепр вспыхнет, как кливлендская Каяхога в 69-м году. Ирке только и оставалось, что сочувственно кивать и горестно разводить руками, потому что очистить ее реку не смог даже Айт в полной Силе – дышащие на ладан заводы прибрежных городов были неспособны платить зарплату рабочим, а уж на очистные сооружения у них не хватало совсем. И с каждым годом не хватало все больше и больше – из труб валил вонючий черный дым, над городами грязно-коричневым куполом смыкался смог, а экран счетчика нитратов становился такого же тревожно-алого цвета, как и клубника на прилавках. Даже урны в городе исчезали, сменяясь аккуратными кучками гниющего мусора, словно жители наднепрянских земель задались безумной целью как можно скорее превратить свои города в смердящие помойки.

«А это снова поднимает перед нами вопрос папочкиного освобождения», – Ирка поморщилась. Она не должна думать о нем… так. Наднепрянская ведьма решает вопрос об освобождении бога природы и растений Симаргла-Симурана – и никаких папочек! Хотя бы потому, что для него не существует никакой дочери, вернее существует, но… исключительно как инструмент. «Реально, он ведь меня как табуретку воспринимает. Типа, ты садишься на табуретку, а она вдруг начинает возмущаться, какого ты пристроил на нее свой зад. Если немедленно не сдохнешь от ужаса, дальше обязательно попытаешься или порубить обнаглевшую деревяшку топором, или, если сильно нужна, вернуть в нормальное покорно-деревянное состояние. Уважать табуретку никто не станет, хоть она до хрипоты тверди о своей самостоятельной и независимой четырехногой личности». Ну а собственно, чего Ирка ожидала? Она ведь шла в Ирий только за Айтом и нигде, да-да, нигде, даже в самых глубинах души, не рассчитывала на встречу с любящим отцом. Рассчитывать было бы глупо и нелогично, особенно после явившегося в ее мир серокожего и натравленных им мертвецов. Танькин рассказ о том, что ее еще маленькой вполне могли утащить в Ирий и только устроенный бабкой побег ее защитил, лишь подтверждал уже нарисованную Иркиным разумом картинку. Подставила тогда папулю бабка. Маленькая и беспомощная Ирка, ничего не знающая и не умеющая, а главное – неспособная думать и решать, устроила бы его га-аараздо больше, чем нынешняя наднепрянская ведьма! Ну и не из-за чего расстраиваться, а она и не расстраивается, а капли на щеках – это брызги Молочной, а что соленые, так тут в Ирии постоянно всякие чудеса!

Тонкие пальцы коснулись ее лица и вытерли слезы со щек.

– Ты просто неправильно его воспринимаешь. – Айт лежал на воде рядом и тоже смотрел на луну, сосредоточенно, точно все, что он хотел сказать, было написано на ее диске.

– Никого я не воспринимаю. И не думаю даже, – проворчала Ирка – расслабилась! – Засмотрелась просто. Красиво очень…

– Прям до слез, – согласился Айт, забрасывая руки за голову, будто лежал не на воде, а на диване. – Ты думаешь о своем отце как о человеке, а у людей принято любить своих детей.

– Не всегда, – мрачно буркнула Ирка. С мамой ведь у нее тоже… Интересное кино, как проклял кто… Ее?! Наднепрянскую ведьму?! Да ее проклясть – проклиналка отвалится.

– Не всегда, – согласился Айт. – Но часто. Возвращаясь к твоему отцу, хочу напомнить, что он-то вовсе не человек. И не змей. Он сущность, лишь для собственного удобства и выгоды способная принимать человеческий… или другой облик. Но думать и чувствовать как человек… ну или как змей тоже… он не способен. Не может он этого! – Айт прямо в воде развел руками, получилось смешно. – Хотя бы потому, что не очень понимает, какие они, эти самые чувства. Это я тебе как сын другой сущности говорю!

– Твоя мама? – Ирка приподнялась на локте, сама не заметив, что опирается на воду, как на твердую поверхность. Она тут исходит на тряпочки от жалости к себе, а ведь у Айта, похоже, та же самая ситуация?

– Она слишком давно и слишком многим драконам мама, чтоб это имело большое значение, – подмащивая воду себе под спину точно уютную подушку, ответил Айт. – Кроме статуса, конечно. Дети самой Табити – драконы Лун, вроде вашей аристократии. Особенно те, кто, как я, от ее второго мужа, ставшего Первым Драконом. Из нас все, как ты это называешь, правительство состоит. Драконы Мин – дети Лун и человеческих женщин или двуногих ящериц-сэв и дети самих Мин. Они, конечно, послабее…

– Подожди… Значит, у тебя куча братьев и сестер? Кроме Дины и этого… – Ирка скривилась, не желая даже называть огненного дракона.

– Это тоже не имеет значения, – терпеливо пояснил Айт. – Мы не общаемся, как у вас братья и сестры. Мы даже не ссоримся, как братья и сестры! Многие из них намного меня старше – например, Грэйл Глаурунг, Великий Земляной, единственный Великий, кто живет от начала эры драконов. Он последний, оставшийся от времен битвы с богами. Мать-Владычица вообще-то драконов для сражения с богами сделала, когда они мужа ее убили. Самого первого, вместе с которым она мир создавала. Ну как убили… настолько, насколько вообще можно убить такого, как он… Битву ту драконы проиграли, так что Мать-Владычицу, да будет она и дальше живее всех живых, по большому счету, тоже убили. Миров от нее больше ждать не приходится, но со всем остальным она справляется… в меру сил и разумения… если, конечно, мы оказываемся настолько легкомысленны и нерасторопны, чтоб позволять ей справляться – в меру этого самого разумения.

– То есть опыт борьбы с богами у нее богатый… хоть и неудачный, – слегка обалдев от обрушившихся на нее сведений, пробормотала Ирка. – А папу своего ты знаешь – этого, Первого Дракона?