руке. Ему не хотелось, чтобы Роднин догадался о глубокой муке, сжигавшей дотла его внутренности похуже спирта.

— Пей, давай, я смотрю, у тебя всё нутро горит! — усмехнулся Роднин и одним махом влил в себя полстакана спирта. Жидкость радостно зажурчала в глотке, щекоча кадык. Роднин поперхнулся, раскашлялся, яростно замахал руками, но вскоре успокоился.

— Горит, — кивнул Фрол и медленно выпил, но внутренний жар только усилился. Он чувствовал, как тело пылает, кожа на руках вдруг невыносимо зачесалась.

— Смотри, к тебе парша прилипла, — хрипло засмеялся Роднин, — коростами пошёл, видать, переживаешь много. А ты плюнь! Они тебе кто? Никто. Вот то-то и оно! Они никто. Решетниковы были настоящие пролетарии, потомственные. А как завладели домом, мигом морально разложились. Частнособственнические инстинкты разъели их, как черви падаль. Правильно сделал, что в расход пустил. Другим неповадно будет. Хватит сжигать себя, Фрол! Ты не на пожаре. Ты должен направлять огонь революции туда, куда прикажет партия, а не сгорать в нём. Ведёшь себя, как девка на выданье!

Панин смотрел на Алексея и ничего не понимал: пошла уже третья неделя запоя, а Роднин выглядел, как огурчик — свежий, с румянцем на щеках, с ясным умом и острым языком.

— Подожди, я налью тебе, — пробормотал Роднин и щедро плеснул в опустевшие стаканы. — Выпьем, Фрол, за победу мировой революции!

— Выпьем, товарищ уполномоченный!

Панин покорно выпил, чувствуя, что спирт в его желудке превращается в обычную воду. «Не надо было начинать, плохо пошло», — запоздало подумал Фрол и поискал глазами закуску. На столе стояла тарелка с хлебом и картошкой.

— Огурцов бы, — сказал Фрол, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

— Какие в мае огурцы? А солёные я ещё в сентябре употребил, — ухмыльнулся Роднин и снова задремал. Алексей быстро опьянел. Теперь он выглядел не просто пьяным, а очень пьяным. Рот развалился, как требуха, уши обвисли, руки набрякли. Фрол изучал перемены в товарище, происходившие каждые пять минут. Не понять, когда он говорит обдуманно, а когда, не соображая. Опасно с ним за одним столом. Не знаешь, с какой стороны подвоха ждать.

— Ты вот что, Фрол, поезжай вместо меня в командировку!

Слова прозвучали убедительно, как на совещании. Панин оглянулся. Вдруг ему всё мерещится? И находится он не в гостевом доме, а в актовом зале на общем собрании оперсостава.

— Куда? — растерянно спросил Панин.

— В Александрово. Там страшные вещи происходят. Ко мне тут Колубаев заходил. Мы с ним выпили, посидели. Он только что вернулся с тех краёв.

— Какие-такие страшные вещи?

Панин с удивлением смотрел на товарища. Нечёсаная голова, патлы не стрижены, зубы покрыты мутной слизью, из носа сочится какая-то жидкость, но говорит чётко и ясно. Ни дать ни взять — трезвый как стеклышко.

— А там людоедство на острове, голодуют люди. Поезжай, Фрол, заодно проветришься, — щеря грязные зубы, ухмыльнулся Роднин.

— Какое людоедство? Что ты говоришь, Алексей? Такого не может быть! Партия не может допустить людоедства на острове!

Фрол затряс головой, руками, затопал ногами. Совсем помутился рассудок у уполномоченного от многодневного запоя. Необходимо доложить начальству!

— Не спеши, Фрол, успеешь ещё выслужиться! Ты ранний, повсюду успеваешь. Рвение проявляешь. Молодец, головастый! И про меня настучишь, кому надо, знаю-знаю, что настучишь, но, пока молчи. До поры, до времени. Лучше поезжай на остров, всё узнай, проинспектируй и возвращайся. А потом будем думать, что делать дальше.

— Так ведь время пройдёт! Пока туда-сюда, до Александрова две недели пути быстрого хода, да две на обратную дорогу, вот месяц и уйдёт.

— А куда нам торопиться? Нам некуда спешить. У нас всё впереди, вся жизнь, — пробормотал Роднин и уснул. В этот раз окончательно и надолго. Панин выпил полстакана спирта, но не опьянел, хотел ещё выпить, но не полезло. Поднялась тошнота, подошла к горлу и сжала тисками. Панин едва успел выскочить на улицу, чтобы не вытошнило прямо в комнате. Хорошо, что соседи Алексея разбежались. А то бы неудобно было.

* * *

Утром следующего дня Фрола вызвал начальник управления.

— Ты вот что, Панин, собирайся в командировку!

— В Александрово? — невольно вырвалось у Фрола. Сказал и обмер от страха. Перебивать начальство по уставу не положено.

— Откуда знаешь? — поднял кустистые брови начальник управления.

— Догадался, товарищ начальник управления!

— А-а, понятно, догадался, ты же баржу в путь снаряжал, — усмехнулся красавец начальник — высоченный мужчина с иссиня-чёрными волосами и широкой улыбкой, — нам надо проверить кой-какие факты. Имеются подозрения, что товарищи на местах не в полной мере проводят политику партии и правительства. И с ревзаконностью не в ладах. Если факты не подтвердятся, возвращайся! Со щитом или на щите. Будем ждать результата, товарищ уполномоченный!

— Помощник уполномоченного! — Панин осекся: снова полез вперёд батьки в пекло, но начальство миролюбиво махнуло рукой, мол, это в прошлом. Получил повышение, благодари начальство в соответствии с уставом.

— Так точно, товарищ начальник управления!

— Ты не «такточнай»! Не при царском режиме, — нахмурился начальник управления, — выполняйте задачу!

Фрол вышел на улицу. Хотя его знобило, он почувствовал, что погода изменилась. На небе сияло почти летнее солнце, с Оби дул тёплый ласковый ветерок, и Фролу захотелось уехать из города, туда, в глушь, в тайгу, где болота и трясины, где не достучаться до властей, где любой милиционер царь и бог. Там другие отношения, там люди верят друг другу, там можно сидеть за столом и не думать, что замышляет твой соратник по партии. Фрол бегом добежал до общежития, и, схватив Светланку, перенёс девочку в комнату тёти Вали.

— Тёть Валь, я уезжаю в командировку, присмотри за Светочкой, она тихая, кушает мало, спит спокойно, — скороговоркой зачастил он, перечисляя достоинства приёмной дочери.

— Да знаю я, какая у тебя Светланка, хорошая девочка, ласковая, — проворчала соседка, — так ты надолго в командировку?

— Вроде нет, ненадолго, — соврал Панин, отводя взгляд в сторону.

— Значит, надолго!

Тётя Валя задумалась.