– В надежном месте, – отозвался я, подавив желание погладить шов. – Там и останется, пока я не получу всего, что мне причитается.

– Мы так не договаривались.

– О том, когда и сколько страниц ты получишь, речи не было. И я не дурак. Я понимаю, что, если у меня останется что-то нужное тебе, ты живее откликнешься, когда я позову. Но если бы уже получил все бумаги Джелема? – Я помотал головой. – Нет. Когда я нуждаюсь в людях, дело бывает срочным. Мне так удобнее.

– А как насчет того, что удобнее нам? – спросил Рааз, вставая. – Вдруг с тобой что-то случится, прежде чем мы получим остальное?

– Это не моя забота, – парировал я, снимаясь с места. – Скорее, ваша. Надеюсь, вы подумаете, как этого избежать?

Я послал взгляд Птицеловке и направился к выходу, замедлив шаг достаточно, чтобы кивнуть на ходу Изгнанному божеству. Почему-то показалось уместным.

Я проснулся от тяжелого стука в дверь и поразился тому, что спал. Помнил я только, как сидел на краю постели и расшнуровывал сапоги. Они так и были на мне.

Стук продолжился.

– Чего надо? – взвыл я.

– Г-г-господин Дрот? – донесся ломающийся голос хозяйского сынка. Того, что был с прыщами, судя по тембру. – Г-г-госпожа распорядилась разбудить вас, когда, то есть…

– Смелее, малыш.

– То есть чтобы вы встали и шли на встречу. Сударь. С секретарем, правильно?

Черт!

Я глянул на оконце. За ним изрядно стемнело, и час, назначенный Хироном, наверняка давно миновал. Должно быть, из последних тридцати часов я проспал добрых четыре.

– Почему не разбудил раньше? – крикнул я, вставая.

Не может быть, чтобы Птицеловка пустила все на самотек и довела до крайности.

– Я пытался, сударь, да только вы не отвечали. А сударыня строго-настрого запретила входить.

По дрожащему голосу паренька мне стало ясно, насколько строго выразилась Птицеловка. Не то чтобы я заготовил сюрпризы для визитеров, но немного здоровых сомнений с их стороны не помешает.

– А где сама госпожа? – спросил я, подтягивая свои шмотки. – Почему она меня не разбудила?

– Она почивает, сударь. – Пауза. – Она и про себя, объяснила очень подробно, почему не надо будить.

Кто бы сомневался! Когда мы вернулись из храма, Птицеловка пребывала в форме не лучшей, чем я.

– Кружку налей мне внизу, – велел я и положил в рот последнее ахрами. – Спущусь и заберу на выходе.

Я задержался ровно настолько, чтобы надеть рубашку почище, налить воды в таз и смочить лицо и волосы, после чего выскользнул за дверь. Местным баням придется немного подождать.

Когда я спустился, общий зал заполнялся – не только актерами, но и отдельными жителями квартала. Илдрекканцы привлекли в «Тень Ангела» любопытных, и Тобин с компанией оправдывали свой звездный статус байками, песнями и безудержным поглощением дармовой выпивки. Местные были счастливы расплатиться спиртным за вести из дома, и я отметил, что хозяин гостиницы уже ничуть не хмурился, – не то что в день нашего прибытия.

Едва я вошел, Тобин перехватил мой взгляд и начал вставать. Я состроил гримасу и помотал головой. У меня не было времени на цветистые жалобы. Руководитель труппы ответил такой же миной, выпрямился и стал проталкиваться через комнату.

Я первым достиг двери. Мальчишка – прыщавый, точно – ждал меня там с вытаращенными глазами и дымящейся кружкой в руке. Я забрал ее и продолжил путь.

Позади зарокотал Тобин, окликнул меня. Я не остановился.

Наперерез моей левой лодыжке сунулся посох Езака. Ни удара, ни подсечки, просто небольшая задержка стопы самым кончиком, чтобы нога пошла назад и вверх. Я не успел оглянуться, как уже растянулся в грязи.

Я перекатился, готовый разразиться бранью и уже потянувшись к клинку, когда посох Езака уперся мне в грудь.

– Не спеши, – сказал Езак. – Ничего страшного не случилось.

– Не спешить? – взвился я, отпихнув ясеневую палку и сев. – Последнее, черт побери, чего я хочу, так это…

Толстый конец посоха замаячил перед моим лицом, и я умолк.

– Не надо спешить, – повторил Езак. – Тобин всего-навсего хочет перемолвиться словом. Еще спозаранку.

– Тобин может подождать, пока я не вернусь.

– Вот тут ты ошибаешься, – подошел Тобин. – Это не ждет, особенно если ты собрался туда, куда я думаю.

– Куда бы это? – осведомился я.

– К человеку, который ведает нашей кассой.

– К Хирону, – вздохнул я и встал.

Езак не препятствовал, но и посох не опустил.

– Ладно, – произнес я, отряхиваясь. – Что такое срочное, если понадобилось валить меня в этом чертовом дворе?

– Пьеса, – многозначительно отозвался Тобин.

– А что с ней?

– Она никуда не годится, – сказал Езак.

– Не годится? – подхватил Тобин. – Если бы только это! Катастрофа, иначе не назовешь. Диалоги деревянные, персонажи безжизненные, действие плетется, как похоронная процессия. Любая труппа в своем праве либо бросит такой кошмар, либо перепишет.

– Значит, она вам не нравится?

– Не нра… – Тобин побагровел быстрее, чем поспел с репликами. – Мы… я…

– Нет, – пришел на помощь Езак, – она нам не нравится.

– И что вы от меня хотите?

– Воззвать к Хирону! – воскликнул Тобин. – Описать ему положение дел! Скажи, что мы не можем это поставить. Это не наш стиль. – Руководитель подступил ближе. – Наше дело трагедии и комедии. Добродетели и порок. А это больше… Я не знаю, как и назвать. Езак?

– Дикость?

– Еще хуже.

– Хм. Историческая?

– То-то и оно, что более чем историческая. Сказать по правде, это скорее похоже на комментарии или примечания. О Деспотии, обо всем на свете! Пассаж за пассажем, и сплошь объяснения, описания, восклицания насчет характера какого-то древнего деспота, и политики, и…

– И так без конца, – договорил Езак.

– Именно, – зыркнул на него Тобин и поманил меня к себе. Я не тронулся с места; тогда он пригнул голову и подался ко мне с заговорщицким видом. – Вот что я подумал. Если скажешь Хирону, что нам это не подходит, – ни слова о том, что я тут наговорил, ибо нам понятно, что писака, состряпавший эту вещь, может быть государственным достоянием, да помогут нам Ангелы; скажи вместо этого, что мы опасаемся не уловить должной ноты, поскольку не являемся джанийцами. Что не сумеем отдать этой вещи должное. Или, может быть…

– Он вручил ее в вашем присутствии, – напомнил я, скрестив руки. – Вы слышали, что он сказал. Визирь выбрал пьесу сам. Неужели ты думаешь, что им есть какое-то дело до ее соответствия вашему стилю?